— Не торопитесь, друг мой, — возразил ему собеседник. — Здесь все быстро меняется. Мне кажется, мы можем теперь возлагать наши надежды на молодого царя. Россия — страна будущего, ей не обойтись без флота. И потом, я должен вам сказать, Карштен, что несмотря на многие странности русских, я встретил тут так много благоразумных учреждений и в самом народе столько смышлености и ума, что готов сделать о характере этого народе самое выгодное для него заключение.
— Да, конечно, времена меняются, — печально улыбнулся корабельный мастер. — Вот мы с вами сидим и курим свои трубки, не боясь, что нам за это отрежут нос или ухо.
Пфейфер принялся было смеяться шутке приятеля, как вдруг поднял голову и прислушался. Стук копыт по булыжной мостовой приближался к его дому. Подковы нескольких лошадей процокали совсем близко, и через минуту раздался стук в дверь.
— Здесь ли корабельный мастер Карштен Брандт? — раздался в прихожей громкий молодой голос. Человек говорил по-немецки.
Пфейфер ввел в комнату забрызганного грязью Андрея Матвеева.
— Карштен Брандт? — спросил вельможа поднявшегося к нему навстречу голландца.
— К вашим услугам, — раскланялся тот.
— Великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец пожелал, чтобы ты, Карштен Брандт, немедля явился в Измайлово.
— Позволено ли мне будет узнать, для чего? — опешил корабельщик.
— Строить паруса! — отвечал Матвеев.
Пфейфер радостно вскинул руки:
— Что я вам говорил? Поздравляю, Карштен! Возьмите мою карету.
— Не надо, — повернулся к нему Матвеев, — государь прислал свою.
…Починенный и оснащенный бот шел при полном гроте, кливере и стакселе вдоль Виноградо-Серебряного пруда. Под его форштевнем вскипал белый бурун. На руле сидел Карштен Брандт. Он же был за капитана. Долговязый Петр и Тиммерман исполняли обязанности матросов.
— Поворот! — командовал Брандт, и юный царь бросал новенький шкот стакселя с левого борта и начинал быстро выбирать с правого. То же самое проделывал Тиммерман с кливером.
Послушный рулю ботик плавно поворачивал у самого берега, заросшего осокой, и, слегка накренясь, ложился на другой галс.
— Вы способный ученик, государь, — поощрял корабельщик Петра, — но для того, чтобы сесть на мое место, вам надо еще поучиться ходить под парусом на большой воде.
— Где есть большая вода? — спросил Петр.
— Самое близкое к Москве озеро — Переяславское. Оно за Троицком.
— Едем на Переяславское! — решительно заявил Петр. — Устроим там верфь и настоящие корабли будем строить.
Франц Тиммерман в сомнении покачал головой:
— Государыня царица Наталия Кирилловна не согласится, Питер.
— А… — отмахнулся царь, — я скажу, что иду к Троице на богомолье.
— Но нужны деньги, государь, — осторожно заметил Брандт. — Построить и оснастить корабль дело дорогое. После Крымской войны денег в Приказе Большого дворца не осталось.
Петр не на шутку рассердился:
— Деньги?! Будут деньги! — крикнул он и ударил кулаком по борту.
До 1713 года ботик стоял в сарае льняного двора Измайлова, а после персидской войны Петр приказал перевезти суденышко в новую столицу на Неве. Его исправили, обшили медью, и 11 августа 1723 года император устроил торжественное чествование «дедушки Российского флота». В Кронштадте ботик прошел под штандартом мимо всех петровских судов. Его встречали 23 корабля и 200 галер, и каждый корабль салютовал ему выстрелом из пушки и преклонял перед ним флаги. На руле сидел сам царь-адмирал, вице-адмирал Меншиков бросал лот, гребцами были флагманы: вице-адмиралы Сиверс, Гордон, Сенявин и Сандерс.
30 августа 1724 года Петр повелел: «…для торжествования выводить на воду этот ботик и иметь при Александровском монастыре в С. Петербурге». В настоящее время ботик можно видеть в Государственном Военно-Морском музее в Ленинграде.
В 1978 году я записал в своем дневнике:
«До войны и во время войны строения Государева двора изобиловали самыми разнообразными деревянными пристройками. Западные ворота и прилегающие к ним одноэтажные корпуса облепили жилые клетушки, сарайчики. Жили в низеньких помещениях со сводчатыми потолками, располагавшимися над воротами.