«Виноградный сад, — говорится в нем, — огорожен кругом заборы в столбы, а в заборе четыре ворота с калитками, крыты тесом, верхи ворот шатровые. А по мере того саду шестнадцать десятин. А в саду яблони, вишни, груши, сливы, дули, малина, смородина, земляница, клубница и розные всякие травы с цветами; десять кустов винограду, одиннадцать кустов орехов грецких. А среди саду три терема со всходы и с красными окнами, кругом их перила: около теремов пути, меж путей столбы точеныя. Теремы, столбцы и грядки писаны красками».
Приблизительно так же описан и Просяной сад, с чердаками, «творилами» (парниками), шатрами, вышками, смотрильней и прудом. Так зарождались в России первые приусадебные сады и парки.
Регулярные голландские сады с их обилием цветов, интимные и уютные, так же, как и величественные французские сады, устраиваемые обычно в честь монарха (в Версале они были насыщены солнечной символикой и прославляли Людовика XIV — «короля-солнце»), уступили место новым стилям. Вслед за русским барокко в садовом искусстве (XVII век) последовал кратковременный и не очень ярко выраженный в русских усадьбах стиль рококо, а затем установился романтический стиль.
Романтизм не оставлял природу в ее первоначальном виде, он преобразовывал ее. Но это преобразование не было насильственным. В регулярных садах создавалась аллегорическая природа, отвлеченный символический микромир, а в пейзажных романтических парках природа слегка «подправлялась», сообразно с характером местности. Причем возле дома усадьбы допускалась стрижка кустов, насаждались прямые аллеи, уводящие в романтическую даль, разбивались цветники.
В садово-парковом искусстве использовались архитектурные сооружения, скульптуры, обелиски с различными надписями, устраивались гроты и эрмитажи, руины и мавзолеи. Считалось, что «муза садоводства» наиболее многоязычна и красноречива из всех остальных муз. Гроты, пещеры и эрмитажи должны были в романтических садах служить местом обитания отшельника (эрмита). Сначала их ставили в отдалении от дома, там, где парк сменялся дикой местностью. Располагался эрмитаж где-нибудь в укромном местечке, в лесу, но к нему всегда вела тропинка, чтобы гуляющие могли подойти и удивиться. Для большего впечатления в грот сажали «отшельника». Его обычно нанимали, ставя определенные условия: не выходить за пределы усадьбы, не общаться со слугами, носить власяницу, не стричь волос и ногтей, спать только на сене, не расставаться с Библией, пить лишь воду и есть то, что принесут из дома усадьбы.
Позднее в устройстве садов и парков ощущалась определенная неподвижность, законченность. Парк должен был оставаться таким, каким он изначально устроен. Романтические сады создавались с перспективой разрастания, с учетом того, как они будут выглядеть утром и вечером, весной и осенью, классицистические же сад и парк устраивались навеки, навсегда. Стиль, основанный на подражании древним образцам, оказался удивительно живучим, дома усадебного типа, с колоннами, с выступающими вперед портиками или с полукруглой колоннадой фасада строились у нас и при Советской власти.
«Золотой век» русской усадьбы, расцвет архитектурного и садово-паркового искусства в России приходится на конец XVIII и самое начала XIX столетий, когда дворянин становится центральной фигурой государства. Именно тогда, при усиленном закабалении крестьян и получении новых привилегий дворянства, в старинных родовых вотчинах возводились «дворянские гнезда», устраивались сады и парки. В эти годы и созданы такие московские (тогда подмосковные) усадьбы, как Кусково и Останкино, Архангельское и столь дорогие для нас усадьбы Михайловского, Тархан, Спасского-Лутовиново и Ясная Поляна.
Самой, пожалуй, характерной чертой русских усадеб стали сравнительно узкие липовые аллеи. Прямые и нестриженные, они уводили от дома к реке, к обрыву, с которого открывались необозримые дали, или вели к пруду, к беседке. Даже самые простые усадьбы, где стоял незамысловатой архитектуры деревянный домик с такими же флигелями, обязательно имели липовую аллею. «Тенистые аллеи» воспеты многими русскими поэтами от Пушкина до Бунина. Помните, как Пушкин вспоминает «милую Сушкову»?
А вот у Бунина: