До войны и долго еще после войны со стороны Серебрянки к нашему острову примыкали земли совхоза «Измайлово». Он размещался в пойме речки ниже Жуковской плотины и охватывал земли, идущие от Серебрянки к Красному пруду. Когда вспоминаешь совхоз, прежде всего начинаешь ощущать его запах, запах свалки, гниения и свиного навоза, запах пронзительный и неистребимый.
Там, где теперь по асфальтированным дорожкам парка прохаживаются люди с детскими колясками, катят на велосипедах ребятишки, стояли разделенные канавами и глубокими дорожными колеями совхозные постройки и жилые дома. Колеса телег утопали в грязи выше осей. И, конечно, в совхозе жили в двухэтажных бараках, столь характерных для предвоенного Измайлова. В таком бараке жил и мой одноклассник Виктор Разумовский, — один из лучших учеников класса. Он много читал и приходил ко мне за книгами. Виктор и устроил меня рабочим в совхоз «Измайлово» в сентябре 1941 года. Школы закрылись, и мы вместо восьмого класса пошли работать. В совхозе я пробыл недолго, с месяц, потом перешел на завод. Но этот месяц запомнился мне навсегда.
Свою деятельность в совхозе я начал с пахоты. Отец Виктора был каким-то совхозным начальником. Небольшого роста, лысый и с бельмом на глазу. На ногах у него были опорки от валенок, засунутые в высокие калоши.
Пахал я на паре лошадей двухлемешковым плугом. Разумовский-старший показал мне, как запрягать лошадей, как держать ручки плуга и регулировать рычагом глубину вспашки. Показал и ушел, запустив меня в самостоятельную жизнь четырнадцатилетним юнцом. И я стал пахать поле, лежащее вдоль леса на левом берегу Серебрянки. Неделю бился, приходя в отчаяние от своего неумения, плакал, но в конце концов научился. Бросить работу в то время было немыслимо. Наставников не было, все занимались своими делами. А земля в совхозе «Измайлово» болотистая, тяжелая и щедро удобренная мусором. Плуг все время выворачивал то гофрированную трубу от противогаза, то осколок тарелки, то резиновую подошву от сгнившего ботинка. Большую часть земли совхоза отводили под огороды и парники. Такая земля для них впору.
Сейчас на бывшей совхозной территории расположены два пруда, а тогда вода собиралась в прорезавших пойму Серебрянки канавах. Вода в них стояла неподвижная, зеленая, в ней плавали ленты лягушачьей икры, кишели головастики, а потом распевали лягушки. Тут же плескались домашние утки. Диких уток, которых так много нынче на всех прудах Измайлова, мы никогда здесь не видели.
Триста лет назад в многочисленных Измайловских прудах разводилась рыба. Известно, что по государеву указу за один только раз куплено для измайловских прудов две сотни живых рыб: «стерлядей и щук, судаков, лещей, язей, карасей, линей, окуней да сазан». Рыбу разрешалось ловить только по государеву указу или по «памяти» из Приказов.
Совсем, кажется, недавно речка Серебрянка была чиста и светла, полна водой, а по берегам ее стояли густые тенистые леса, располагались болотца, и среди них — питавшие речушку родники. У нас, мальчишек, была мечта дойти до истоков Серебрянки, узнать, откуда она берется. Мечта тогда не осуществилась, ибо в нашем представлении дойти от Виноградо-Серебряного пруда до верховьев Серебрянки (за нынешним Южным Измайловом) за один день было никак нельзя. О ночевках в лесу тогда и думать было нечего, палаток и спальных мешков мы не знали, слово «турист» и слыхом не слыхивали. Идти надо лесом да болотом, без дороги. Самое интересное, что мы почти доходили до цели, но не догадывались об этом. Обычно поворачивали назад, чтобы успеть вернуться домой засветло, чуть не доходя до Лебедянского пруда, о существовании которого никто из нас не подозревал. Я и сейчас не уверен, что Лебедянский пруд существовал в начале тридцатых годов.
Впоследствии много раз доводилось подниматься на вершины Памира и Тянь-Шаня. Да не просто подниматься, а лезть по километровым стенам. И это казалось не труднее, чем дойти до верховьев Серебрянки, пройти с десяток километров неизвестным лесом и болотом. Ведь никто, ни один человек не мог сказать нам, что же там дальше, за этим страшным лесом!
Теперь я решил пройти этот путь на лыжах. Лыжня проложена вдоль всей Серебрянки. Если не останавливаться, не смотреть вокруг и не думать, стоя над водой, обо всем увиденном, то дорога эта заняла бы у меня около часа. При хорошем скольжении и того меньше.
Случилось мое маленькое путешествие тихим зимним днем. После рождественских морозов потеплело, временами шел небольшой снежок, а иногда проглядывало и солнышко. Зимний день короток, розовое вечернее солнце ложилось уже вдоль теней от ольховых стволов на свежий снег. Серебрянка то уходила под лед, то тихонько звенела на небольших перекатах. На маленьких разливах, этаких омутках в два-три метра шириной, можно было рассмотреть песчаное дно. У берегов волочилась по течению сухая трава и потемневшая прошлогодняя осока. Местами омутки подергивались льдом и открытыми оставались лишь узкие полоски воды на самой стремнине. В быстро бегущей воде такого стрельчатого оконца неровно, с рябью отражались стоящие по берегам деревья, сквозь ветви которых просвечивал вдруг кусочек синего неба. На торчащих из воды сучьях и ветках висели прозрачные льдинки.