— Мы пришли на лыжах, — сказал я.
— Знаю. На нем все заживает. Врачи говорили, что он никогда не будет ходить без костылей. Это уже не первое чудо, связанное с ним. Глядя на него, приходится верить в чудеса. Но будь я проклят, если я еще раз свяжусь с ним. С меня хватит!
Во время этого разговора Шалико сел на стул и охватил опущенную голову руками. При последних словах он поднял ее. Черные пряди курчавых волос спадали на его сумасшедшие глаза. Резко обрисовывался большой орлиный нос.
— Все было так. Только одного не было: насчет этой женщины, — сказал он.
— Знаю. Но почему это случилось с тобой, а не со мной и не с ним? — кивнул начальник на меня. — Потому что у тебя отсутствует контроль над собой. Какой же ты после этого альпинист, тренер, мастер спорта?
— Не тебе рассказывать, какой он альпинист, — сказал я. Когда начальник говорил мне «ты», я всегда отвечал ему тем же.
— А ты помолчи, — бросил он мне и продолжал: — Знаю, что те семнадцать оскорбили сванов. Знаю, как было и с тем, первым. Но я не хочу больше быть дураком.
«Ты хочешь быть трусом, — хотелось сказать мне. — Это куда проще, чем помочь человеку». Но я промолчал, решил посмотреть, что будет дальше. А начальник выбирал самые обидные слова и ронял их не спеша, с тупым упорством. Мне стало страшно. Надо было кончать. Руки Шалико, лежащие на коленях, уже дрожали.
— Что ты смотришь на меня?! — сказал старик. — Ты думаешь сейчас о том, что он сван? А что такое сван? Это смелость и честность. Так вот пусть слушает, я говорю правду. Он и в Сванетию не показывается. Почему он сейчас не там? Потому что Мобиль — честный и достойный человек, он не хочет видеть такого сына.
Бросив еще несколько жестоких фраз, начальник проговорил, словно отложил в сторону плетку, которой он хлестал Шалико:
— Хватит.
И через минуту:
— В последний раз. Запомни. А завтра пойдешь к отцу.
— Спасибо, — чуть слышно ответил Шалико.
— Если что случится в этот раз, я сам тебя убью. Я не буду резать или стрелять, я тебя убью раз и навсегда, как спортсмена. Ты знаешь мое слово.
— Да. Спасибо.
— Водки привез? — повернулся ко мне начальник.
Я достал из рюкзака бутылку и налил три стакана.
…Мы подошли к хижине, когда уже начало смеркаться. До перевала, до водораздела Главного Кавказского хребта, оставалось метров четыреста. Хижина — маленький домик из железного листа, облицованный изнутри деревом. По углам она укреплена растяжками из толстой проволоки. Дверь сорвана с петель ветром и валяется рядом на скалах. Пока выбрасывали снег из хижины, согрелись и теперь сидим на нарах и слушаем рокочущий голос Шалико. Приятно шумит примус, растапливая снег в котелке, завывает снаружи ветер, кланяется его порывам пламя оплывшей свечи. Шалико рассказывает хорошо знакомую мне историю, но я слушаю его с удовольствием.
Константин Дадешкелиани правил княжеской Сванетией, правил сурово. Его подданные начали роптать. Особенно их возмущало, что князь слишком прилежно пользуется правом первой ночи. Его вызвал в Кутаиси генерал-губернатор Гагарин.
Наместник русского царя сидел за большим письменным столом, когда князь вошел к нему в сопровождении восьми своих джигитов. За спиной губернатора висел портрет государя во весь рост. У дверей стояла охрана. Генерал не поднялся приветствовать князя. Сидя за столом, он начал сразу же отчитывать Дадешкелиани за его недостойное поведение.
Князь стоял перед ним с высоко поднятой головой и слушал. Это был красивый и очень сильный человек. О силе Константина Дадешкелиани до сих пор рассказывают в Сванетии легенды. Говорят, он мог, стоя на балконе своего дома, держать на весу одной рукой трехгодовалого бычка, пока с того снимали шкуру. Кроме того, князь был весьма образованный для своего времени человек. И, как всякий сван, очень гордый. Он долго стоял и слушал молча. Потом, так же ни слова не говоря, выхватил саблю и одним ударом рассек Гагарина пополам. Перебив бросившуюся на них охрану, сваны вскочили на коней и ускакали в горы.
Случай этот исторически достоверен. Только не знаю, так ли все это было на самом деле в подробностях. Во всяком случае, Шалико хотелось, чтобы было именно так, как он рассказывал. И мне тоже.