Конечно, после татарского разорения или после ужасов смуты было не до учения. Но это вовсе не означает того, что допетровская Русь была неграмотной. Она знала грамоту еще до татар. Подождем изучения «Влесовой книги», она дает нам основания предполагать, что на Руси была своя азбука еще до кириллицы, то есть до принятия христианства.
В XVII же веке грамотных было много. Среди посадских людей — около 40 %, среди бояр-помещиков — 65 %, купцы почти все умели читать и писать (96 %), а среди крестьян грамотным был каждый седьмой. Обучались дети как дома, так и в школах. Известны шесть изданий букварей, первый из них — Василия Бурцева (1634 год). Букварь Кариона Истомина предназначался «отрокам и отроковицам, мужам и женам», так что обучали грамоте и девочек. Во второй половине XVII столетия только Московский печатный двор выпустил более 300 тысяч букварей. В Москве работали школы, в которых изучался не только русский, но и иностранные языки. В октябре 1687 года открылась в Москве Славяно-греко-латинская академия.
О широком развитии грамотности на Руси в XVII веке говорят такие факты: во второй половине XVI столетия выпущено всего 14 книг, а за XVII век вышли книги с 483 названиями. Печатаются книги не только в Москве, но и в других городах и в монастырях. Появляются книги светского содержания и книги по военному делу.
Пили беспробудно? Да если пить, разве станешь работать так, как работали крестьяне того времени, поднявшие своим трудом на такую высоту русское государство? Один из иностранцев — Рейтенфельс — пишет, что порок пьянства не свойствен крестьянам, ибо они работают в поте лица.
XVII век был тяжел для русских людей. То крымский хан Довлет-Гирей дотла сжигал Москву, то литовцы. А она вставала из пепла снова, да еще с двумя тысячами церквей. Достаточно вспомнить, что практически за одно это столетие на Руси, как мы знаем, было построено больше, чем за всю предыдущую историю ее. Способен на это пьяный народ? Да полно…
А если говорить о чистоте, то известно, что русские люди любили баню. По свидетельству одного из иностранцев, каждый москвич в XVII веке посещал баню и парился не реже, чем два раза в неделю.
Что касается нравственности, морали, то она достаточно хорошо регулировалась суровыми порядками и христианскими заповедями. Конечно, не легко вообразить себе людей, живших триста лет назад, проникнуть в их души и понять их психологию. Но давайте на минутку представим себе, что означали тогда для русских людей царь и бог. А представив это, можно и предположить, что регламентируемая ими мораль не могла нарушаться. За первое воровство отрезали ухо, за второе воровство — второе, за третье — рвали ноздри и ссылали в Сибирь. Супружеская неверность влекла за собой наказание плетью и даже иногда смертную казнь. Ну-ка, прикиньте такой закон на себя! Но читаешь роман известного писателя, где показан конец XVII века, и диву даешься: сплошные казни, изощренные пытки, изуверства, разбой, воровство, взяточничество, пьянство и разврат. Ни одного достойного русского человека, одни какие-то духовные монстры. Гипноз авторитета большого писателя не позволяет нам даже усомниться в правильности выбора событий и описываемых сцен. Но надо помнить, в какое время писался этот роман. В 20—30 годы в нашей литературе процветала вульгарная социология, ныне решительно отвергнутая. Татаро-монгольское иго считалось тогда чуть ли не благом для Руси, война 1812 года именовалась «так называемой отечественной», а один поэт, призывавший расплавить памятник Минину и Пожарскому, писал: «Случайно им мы не свернули шею… Подумаешь — они спасли Расею! А может, лучше было б не спасать?»
Давайте обратимся к документам, возьмем «Житие протопопа[51] Аввакума», написанное им самим в середине XVII столетия[52]. Мы увидим, что представляли из себя супружеские отношения в то время: любовь, духовная близость, выдерживающие самые трудные, самые тяжелые испытания, верность и преданность до конца, до гроба.
И при самом жестоком отношении к этому бунтарю, государственному преступнику, главе раскола, неистовому протопопу, в условиях ссылки в Сибирь и на Север, его окружали люди, которые помогали Аввакуму и его семье, жалели и подкармливали. И делали это как простые крестьяне, так и бояре. Вовсе не раскольники, а его духовные противники. Казаки, выполнявшие жестокие приказы воеводы Пашкова, показаны добрыми русскими людьми: «…глядя плачут на меня, жалеют по мне». Да и сам воевода Пашков, мучивший в Сибири Аввакума по приказу свыше, сочувствует ему и сострадает:
«Сел Пашков на стул, шпагою подперся, задумовся и плакать стал, а сам говорит: «…согрешил окаянный, пролил кровь неповинну, напрасно протопопа бил…»