За все то время, что Глеб чуть ли не в буквальном смысле признавался мне, не решаюсь предположить в каких именно чувствах, он успел надеть не только браслет на запястье и не менее массивное кольцо на мой средний палец, украшенные уменьшенными копиями золотистой капли, но и само колье. Перед этим я, естественно, развернулась к нему боком и частично спиной, слушая, вернее даже, внимая его звучному голосу с далеко не завуалированным содержанием сказанных им слов практически всеми сенсорами своего тела и оцепеневшей сущности. Наверное, я не то, чтобы вникала в их истинный смысл, а скорее позволяла нещадной силе чужого внушения оплетать мой разум и пускать в мою кровь смертельным ядом чужой воли и чужих желаний.
Тяжелые камни легли на мои ключицы, а самый крупный занял коронное место над ложбинкой, "царапнув" кожу бездушным холодом своей мертвой красоты даже через тонкую сеточку верхнего лифа платья. Наверное, это ощущение и протрезвит меня почти сразу же, а голос Глеба, завибрировавший в моей голове и по натянутым нервам, завершит свой черный ритуал вместе с прикосновением его пальцев к моей шее под волосами. И, естественно, он на этом не остановится. Ведь для этого он все это и устроил. Чтобы завершить начатое им еще с четверга. Подвести меня к последней в этой истории черте. Захлопнуть за моей спиной дверцу золотой клетки, а на моих запястьях — золотые браслеты рабских наручей. И, соответственно, на шее — ошейник. Внешние атрибуты принадлежности своему любимому хозяину, пусть и замаскированные под ювелирные украшения. Все, кто их на мне увидит, догадаются о моем истинном статусе и без лишних на то слов, и… Кир вместе с ними. Разве что, не так страшны сковывающее твое тело реальные наручники или колодки, чем цепи с разрывающими плоть души крюками ментального захвата моего персонального палача.
— Даже не знаешь, что хочется сделать с тобой больше всего. Облачить в королевские одежды и драгоценности или, наоборот… сорвать всю эту убогую мишуру ко всем собачьим чертям, чтобы любоваться твоей естественной наготой, как единственной, достойной тебя "одеждой".
Его пальцы прошлись по бесчувственным переплетениям бриллиантового рисунка колье, скользнув к моей шее и уже таким знакомым захватом оплели мое горло под скулами. Вроде бы и нежно, стараясь не причинять физической боли и с тем же самым настолько властно и с плохо скрытой жадностью, которая отделяла его от насильственной жестокости всего в ничего. В тот момент меня и вынесло за пределы самой себя, хотя мне и казалось, что все с точностью наоборот. Будто я пыталась вырваться из клетки собственного тела — из своей пылающей кожи, напряженных до режущих спазмов мышц и на хрен отупевшей головы. Только ничего не выходило.
Да, билась в себе, внутри себя, как начинают биться в клетке птицы, когда чувствуют приближение угрозы или скопившийся в воздухе опасный для жизни концентрат метана. Скорее интуитивно, чем осознанно, не понимая даже, чем меня пугало тогда сильней всего — его рука, которая могла в любую секунду свернуть мне шею, или его гребаная Тьма, уже практически поглотившая меня с головой. А может и всем сразу, вместе с его голосом, не желая ослаблять на мне своей мертвой хватки ни на йоту. И, видимо, он все это прекрасно чувствовал, особенно своими пальцами на моем горле. Мою паническую аритмию, бьющуюся под его ладонью свихнувшимся пульсом.
— И при этом сходить с ума от самой восхитительной мысли, — теперь уже не только его голос, но и губы опаливали корни моих волос жарким скольжением, прочертив жгучую дорожку сминающей ласки от мочки уха и до самого уголка моего рта. — Что все это мое… Что ты моя. ВСЯ.
Последний рывок "вырваться" разбивается вдребезги о его губы, которыми он накрывает мои — жадно, властно, беспощадно. Я даже не успеваю всхлипнуть — втянуть в легкие бесценный глоток чистого воздуха. Их тут же наполняет его дыханием, его разрушительным вторжением полноправного завоевателя и владельца. И, конечно же, я срываюсь и падаю. Падаю в эту угольно-черную бездну, в ненасытное чрево чужой Тьмы, не в состоянии сделать что-либо вообще. Рассыпаясь в такой же черный пепел сгоревшей дотла… Кого? Бумажной куклы? Невесомой сущности, сотканной из воздушной паутины хрупких эмоций, снов и желаний?