С позиций сегодняшнего дня стратегия либерализации, ограничивавшая вмешательство государства и провозглашавшая возвращение к рынку как к основному экономическому механизму распределения, оказалась удивительно успешной и поразила не только представителей критической теории[44]. В 1980-х годах в западных обществах начали терять свою силу либо вызывать сомнения ключевые элементы послевоенного общественного договора: политически гарантированная полная занятость; коллективное – в масштабе всей страны – формирование заработной платы в ходе переговоров со свободными профсоюзами; участие рабочих в управлении предприятием; государственный контроль над основными отраслями; широкий общественный сектор с гарантированным трудоустройством как пример для частного сектора; всеобщие социальные гарантии, лишенные конкурентной основы; весьма ограниченное социальное неравенство благодаря соответствующей политике в области доходов и налогов, а также государственная конъюнктурная и промышленная политика, направленная на поддержание стабильного роста. Во всех западных демократиях с 1979 г. – года «второго нефтяного кризиса» – с большей или меньшей степенью агрессивности началось ограничение деятельности профсоюзов. Одновременно мир приступил к постепенному, но радикальному реформированию рынков труда и системы социальной защиты, проходившему под девизом о якобы давно назревшем повышении «гибкости» институтов и «активизации» потенциала трудовых ресурсов; эти усилия привели к фундаментальной ревизии послевоенного государства благосостояния, защита которого все усиливалась по мере того, как рынки выходили за национальные границы (явление, известное как глобализация). Сюда же относятся размывание прав на защиту от увольнения, разделение рынков труда на основной и периферийный секторы с различными правовыми нормами защиты, одобрение и стимулирование низкооплачиваемой работы, принятие высокого уровня структурной безработицы, приватизация государственной сферы услуг и сокращение занятости в бюджетном секторе, а также, где возможно, отстранение профсоюзов от участия в процессе формирования заработной платы[45]. Финальным аккордом этой тенденции независимо от национальных различий и особенностей стало возникновение «бережливого» и «модернизированного» государства всеобщего благосостояния, ориентированного на всю большую «рекоммодификацию»; его «доброжелательность» в сфере занятости и низкие расходы были куплены ценой понижения гарантированного минимального уровня жизни, которое обеспечивалось социальными гражданскими правами[46].
В конце 1970-х годов началось дерегулирование не только рынков труда – те же тенденции все более выраженно наблюдались на рынках товаров, услуг и капитала. Правительства надеялись, что это ускорит экономический рост и освободит их от политических обязательств, тогда как работодатели уповали на расширение рынков и усиление конкуренции, чтобы оправдать ухудшение условий труда, снижение оплаты или, по крайней мере, растущую дифференциацию заработной платы[47]. Тогда же рынки капитала превратились в рынки корпоративного контроля, для которых «акционерная стоимость» стала главным индикатором хорошего управления [Höpner, 2003]. Во многих странах, даже в Скандинавии, внимание граждан обращали на частные образовательные услуги и услуги страхования, предлагая их как дополнение или даже альтернативу государственным услугам и подчеркивая возможность воспользоваться кредитом для их оплаты. Повсюду скачкообразно росло экономическое неравенство (рис. 1.2)[48]. Примерно так, более или менее похожим образом реагируя на давление со стороны собственников и менеджеров своей «экономики», развитые капиталистические страны сбросили с себя груз обязательств, взятых в середине столетия, – обязательств обеспечивать экономический рост, полную занятость, социальную защищенность и социальную сплоченность – и передали вопросы благосостояния своих граждан рынкам.
44
Вебер, Шумпетер, Кейнс – все они с различных перспектив и нормативных позиций предсказывали, что во второй половине ХХ в. капитализму свободного рынка придет конец – мирный или не очень. Также не будет лишним вспомнить и о том, что Поланьи в своей «Великой трансформации» (1944 г.) не сомневался: либеральный капитализм ушел в прошлое и больше никогда не вернется. «Внутри государств мы наблюдаем ныне следующий процесс: экономическая система перестает диктовать законы обществу; напротив, общество утверждает свой примат над этой системой» [Polanyi, 1957 (1944), p. 251] (рус. пер.: [Поланьи, 2002, с. 271]).
46
Об эволюции государства всеобщего благосостояния в 1980-х годах см.: [Scharpf, Schmidt, 2000a; 2000b]; предисловие редактора к хрестоматии: [Castles et al., 2010] и в этой же хрестоматии статьи: [Kautto, 2010; Palier, 2010].
47
Среди множества работ на эту тему я выделил бы следующие: [Emmenegger et al., 2012; Goldthorpe, 1984; Palier, Thelen, 2010].
48
На рис. 1.2 показано изменение коэффициента Джини, который является наиболее распространенной мерой оценки неравенства по доходам, для семи стран (мы говорили о них выше). Коэффициент Джини измеряет отклонение фактического распределения доходов от равномерного распределения. Другой мерой оценки неравенства служит доля заработной платы в национальном доходе, т. е. доля тех, кто получает заработную плату, а не прибыль, в валовом национальном доходе. Динамика за 1960–2005 гг. для основных 16 стран ОЭСР ужасает не меньше, чем динамика коэффициента Джини: «Доля заработной платы в национальном доходе увеличилась, как только в период после Второй мировой войны рыночной силе капитала стало угрожать растущее влияние социал-демократических проектов. В последние два десятилетия маятник качнулся обратно – возвращая рыночную силу классу капиталистов. ‹…› Неолиберализм является попыткой вернуть долю доходов капиталистического класса на довоенный уровень» [Kristal, 2010, p. 758 f.]