Спасибо и на этом. Больницы я любила всегда больше всего. Часто имитировала, чтобы оставаться там подольше. Иногда мне казалось, что вот этот добрый врач планирует меня удочерить. Ведь я рассказывала о своих бедах. Но в итоге это мне выходило боком и попыткой изнасилования в безопасных стенах больницы. После трех таких случаев я зареклась о себе вообще что-то рассказывать. Молчание — золото, и мне пришлось наступить не на одни грабли, чтобы это осознать. Всегда думала, да что же во мне такого, что пробуждает даже в самых добропорядочных мужчинах низменные инстинкты.
Даже сейчас, смотря в свое отражение в стеклянной бутылке с минералкой, не понимаю.
Блондинка. Голубые глаза. Вечно припухшие губы. Как по мне, ничего особенного, таких миллионы. И только почему-то у меня на лбу как будто написано «продается». Вернее, даже не так. Вход открыт. Проходите, кто хотите.
— Любуешься?
Отрываю взгляд от себя и утыкаюсь в насмешку. Даже обидно, что Никита портит ею такие красивые губы. Ведь он умеет так красиво улыбаться. Еще сильнее будоражит его смех.
— Слежу, чтобы товар был в порядке. Ты как, сам планируешь пользоваться? Или меня ждут эротические приключения в России? — играю я бровями.
Никита может и хотел сказать что-то колкое, но внезапно смеется. А мне больно на него смотреть в этот момент. Как и ночью на парковке. Потому что именно такой смех заставляет влюбляться женщин, терять гордость. Терять себя.
Если, конечно, это может быть ко мне применимо.
— Черт… Ты слышала про цену. Тебя не проймешь. Я все жду, когда ты вцепишься мне в глотку. Начнешь орать, что у тебя не было выбора. Что я в отличие от тебя не знаю о реальности ничего. И вообще не имею права тебя обвинять.
Он отклоняется на кресло, а я отвожу взгляд от кучевых облаков за окном самолета и возвращаю внимание Никите. Он успокоился.
Только сам ли? Или помогли три бокала виски?
— Ну почему же. У меня всегда была прекрасная альтернатива. Ты сам о ней сказал.
— Смерть…
— Она родная. Она. Можешь мне поверить, мы с ней старые подруги.
— Ну теперь она тебя заберет только через мой труп, — заявляет Никита, и сейчас он сильно напоминает мне того мальчика, который так долго был для меня маяком во мраке грязи.
— Категорично… И что ты под этим подразумеваешь? — спрашиваю тише, делая новый глоток воды.
Сердце барабанит, горло пересохло, и мой язык, слизавший пару капель с губ, не остается незамеченным. Мне надо знать, что он имеет в виду. Мне надо знать его к себе отношение. Теперь особенно, когда первые эмоции улеглись.
— Ну не могу же я позволить взорваться тачке за пару десятков миллионов рублей.
— Мило, — кривлю лицо. Ну вот на что ты рассчитывала, что он в любви признается?
— Не дуйся.
Заняться мне больше нечем. Но лицо отворачиваю. Никита отцепляет ремень и чуть наклоняется вперед, теперь смотря на меня исподлобья.
— Я не желаю тебе смерти. Просто мне тяжело принять…
— Ты же все понимал! — резко выдыхаю я и неожиданно отшатываюсь. Его лицо слишком близко. А колено почти задевает мое. И почему в частном самолете кресла расположены настолько тесно?
— Ты прекрасно понимал, кем я стану. И ты бы им стал. Но тебе повезло, верно? У тебя появилась мама. Папа. Дом. Школа. Первый поцелуй. Первый секс в презервативе. Идеальная жизнь, о которой я не смела даже мечтать. Так что не смей меня обвинять! Нет никаких гарантий, что после секса с любителем вскрывать мальчиков, ты бы не вскрылся сам… — последние слова выплевываю ему в лицо и тоже отцепляю ремень.
Резко так. Надрывно. Словно оторвать хочу.
Давно во мне так не бушевали эмоции. Давно я не злилась на мужчину. Обычно единственное желание — это их убить. Чаще всего хладнокровное.
Вскакиваю с кресла, обхожу его и поворачиваюсь обратно. Смотрю в синие глаза, в которых даже не мелькнуло чувство вины. Да и откуда бы. Ему повезло. Мне нет. Расходимся.
— Я бы не вскрылся. А ты пыталась?
— Спрашиваешь меня о том, пыталась ли я покончить с собой? Или тебя интересует, трахали ли меня в жопу? — горько усмехаюсь я. — Ты даже не можешь пожалеть меня?
— А тебе это нужно? Жалость?
— Знаешь! Немного не помешало бы. Хотя бы попытайся! — срываюсь я и лечу. Еще немного и я действительно вцеплюсь в глотку.
— Мне жаль! Мне жаль, Алена, что ты стала проституткой!
— Спасибо!
— Пожалуйста! — отвечает он столько же резко, и я отворачиваюсь, иду в сторону туалета, но натыкаюсь на стюардессу. Веллу, кажется. Она мне улыбается, предлагает воды.
И я пью ее, обхватив стакан дрожащими пальцами.