— Вот приготовил ко дню вашего рождения, — сказал Анисимов, принимаясь его развертывать. — Три поэта — три портрета.
Аэлита рассматривала искусную чеканку на меди.
— Это вы сами? — удивилась она.
— Увлечение молодости! Ради вас вспомнил. Вы меня многое заставляете вспоминать.
— Ну что вы, Николай Алексеевич! Но как похож Александр Сергеевич! А что это за подпись?
— На каждом портрете по две строчки. Тоже для вас написал. Хотел выразить в них свое представление о поэтах. Не знаю, как получилось. Во всяком случае, кратко.
Аэлита громко прочитала первую надпись:
— Лицей. Друг-няня. Сказки. Кружки.
Певец зари. Царь. Выстрел. — Пушкин.
Действительно кратко! Но и ясно. Всего несколько слов. А ведь какая жизнь отражена. Право-право!
— Должно быть, чем ярче человек, тем проще о нем надо сказать.
Аэлита взяла в руки второй портрет!
Плетень. Березки. Сени.
Любовь и грусть. — Есенин.
Удивительно! — только и сказала она. — А это что? — Она не успела развернуть третий пакет.
— Я прочту на память начало строчек. Может быть, догадаетесь:
Вводил в мир
маяком стих
Владимир…
— Мая-ков-ский! — воскликнула Аэлита. — Он, конечно, он! Честное слово! В его поэзии, как и в фамилии, — огонь маяка! Теперь помогите мне развесить портреты. Хотя я тут и временная жиличка, но без ваших портретов уже не могу!
И она засуетилась в поисках молотка и гвоздей. Наконец отыскала и с победным видом принесла.
Когда все портреты были развешаны по стенам, Аэлита сказала:
— Вот теперь вы выдали себя с головой, Николай Алексеевич!
— Вы так думаете?
— Я знала только несколько ваших строчек: афоризмы в форме каламбура. Помните, «колесо заколесило»?
— Еще бы!
— Теперь я знаю, что вы пишете стихи. И никогда, никогда мне их не читали.
— Так ведь однокоренные рифмы допускаю. И только для себя.
— Это еще важнее, если для себя. Пообещайте, что прочитаете.
— Попозже, если позволите. Я ведь только на музыку писал.
— На музыку?
— Да. На классиков.
— А у Маши, в квартире которой я обретаюсь, прекрасная коллекция пластинок. Право-право!..
— Нет ли этюда Скрябина Э 1 из второго сочинения?
— Наверное, есть. У нее все есть. На Север с собой не взяла.
Пока Аэлита разыскивала пластинку и налаживала стереопроигрыватель, Анисимов сидел, углубленный в свои мысли. А пес Бемс доверчиво прилег рядом, привалившись к его ноге. Тотчас захрапев, он олицетворял собой покой и уют.
Анисимов находился под впечатлением «игры в мяч», как он мысленно называл свои недавние посещения министерств и беседы с теми самыми людьми, которые отведали искусственных яств на «пире знатоков».
Сначала он попал к бывалому моряку, который только еще обживал свой просторный, отделанный дубом кабинет. Референт, знавший японский язык, присутствовал при беседе с академиком. Речь шла о производстве черной и красной икры для населения.
— Я понимаю, Николай Алексеевич. Икра ваша действительно морем отдает, рыбой. Это вроде бы и наше дело. Я вот даже о цене думал, какую на банках поставить. Посудите сами, ежели ее продавать в магазинах по вашей пустяковой себестоимости, никто же ее покупать не станет. Подумают, дрянь сбывают. Нет! Цену надо поставить сопоставимую с настоящей икрой. Тогда она пойдет.
— Это уж ваше дело, — заметил Анисимов. — Наука тут ни при чем.
— Это все верно. Было бы нашим делом, кабы не одно обстоятельство. Рыбное-то изделие на поверку, как тут мне подсказали, оказывается вовсе не рыбным. Нет, нет, я понимаю, что это искусственный продукт. Но я о ведомственной принадлежности. Что у вас идет на производство икры? Вы ее не из воздуха делаете, как мечтал Тимирязев, а из казеина.
— Верно. На первых порах из казеина. Но по своим качествам, которые отмечены экспертами, это «казеиновое изделие» не хуже дефицитной икры.
— Вот-вот! Правильно сказали — «казеиновое изделие».
— Федор Семенович имеет в виду, что казеин получается из молока, — вставил прилизанный референт, — а молоко к нам, к рыбной промышленности, никакого отношения не имеет.
— Да, пока что китов доить мы не научились, — рассмеялся замминистра, — но когда-нибудь научимся. И тогда из китового молока будете делать вашу искусственную осетровую икру. По рукам?
— Я не вполне понял вас. Киты нам не требуются.
— Ясно, что не требуются. Но вот у меня появилась мысль. Хочется ведь с вами в ногу идти. Киты чем питаются? Мелочью всякой, планктоном, рачками крохотными. Все это ведь — белки. Так?
— Конечно, белки.
— Так вот. Этих белков мы вам наловить сколько угодно можем. Стряпайте нам из них хоть икру, хоть севрюгу. Вот тогда у нас с вами дело завяжется, а пока…
— А пока Федор Семенович имеет в виду, что ваша продукция из казеина имеет прямое отношение к Министерству мясной и молочной промышленности, — вставил референт.
— Понятно, — буркнул Анисимов, — хотя вы и не по-японски мне это разъяснили.
— Ну какой же тут японский разговор! — воскликнул замминистра. — Мы всей душой за новое, но поймите и нас. Каждый занимается своим делом. Кто рыбой, кто молоком. А вашим белковым резервом на случай непогодных влияний Министерство сельского хозяйства заинтересуется. Очень был рад повидать вас, Николай Алексеевич. Как поживает ваша японочка?
— Благодарю. Определяет, чем это пахнет.
— Рыбой, рыбой! Честное слово, только рыбой! — говорил, улыбаясь, былой моряк, провожая ученого гостя, покидавшего министерство отнюдь не в лучшем расположении духа.
В Министерстве мясной и молочной промышленности академика тотчас принял его недавний гость, замминистра, тот самый, который походил на штангиста второго тяжелого веса.
— Он направил вас к нам? — возмутился толстяк. — Это просто ни в какие ворота не лезет! При чем тут исходный материал? Эдак придется пересматривать любую подчиненность. Скажем, радиопромышленность передать цветной металлургии. Ведь в транзисторах медные проволочки используются. Вы простите меня, Николай Алексеевич. Хотите послушаться делового совета? Поручите вашим лабораториям подумай о замене казеина в искусственной пище рыбным белком. Белок ведь, как вы говорили, в чистом виде вкуса не имеет и ни коровой, ни рыбой не пахнет. Если бы это не называлось «икра», я с радостью поручил бы нашим молочным заводам изготовлять вашу икру, но так… помилуйте! — он развел руками. — Нас же засмеют. Нет! Я просто удивляюсь Федору Семеновичу. Я ему позвоню, постыжу его. Очень рад встрече с вами, Николай Алексеевич. Как поживает ваша японочка?
— Определяет, что чем пахнет.
— Ах вот как! Ну что ж, это тоже научное занятие. Так я непременно позвоню в рыбную. Производство искусственной икры, да и всей прочей синтетической пищи надо налаживать. Вот когда придете с бараниной, милости просим. — Он уже почтительно стоял перед академиком.
Чем же все это было, раздраженно думал Анисимов, как не игрой в мяч? Его перебрасывали через ведомственную сетку, чтобы он ни в коем случае не упал на площадку заинтересованного министерства. Вернее сказать, незаинтересованного министерства, зло заключил Анисимов. В Министерство сельского хозяйства он не поехал. Чего доброго, еще за узурпатора сочтут.
Глава шестая. ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Аэлита нашла нужную пластинку:
— О чем вы думали, Николай Алексеевич? У вас было такое выразительное лицо.
— Об Эдисоне, о великом изобретателе Эдисоне.
— Почему об Эдисоне?
— Помните, я приводил вам его слова: изобрести — это только два процента дела. Остальные девяносто восемь — реализация изобретения, доведение его до потребителя.
Аэлита сразу догадалась, о чем идет речь.
— Они не хотят налаживать производство?
— Сопротивляются. Не желают начинать новое дело. Инерция — наш лютый враг. Было время, когда комитет по изобретениям признавал, что лишь одна треть самых важных изобретений реализуется, а остальные лежат.