Я теперь надолго-надолго осужден странствовать, подобно Вечному Жиду, по чужим странам и городам, с паспортом в кармане и с чемоданчиком в руках. А в чемоданчике у меня будет кожаная двустворчатая рамка. С одной стороны Ваш этюд, с другой — портрет Толстого с его надписью. Приеду куда-нибудь, разверну, поставлю на стол и скажу: „Здравствуйте, отцы! Такую Россию бык не сжует и собаки не сожрут, только лишь послюнявят“.»
24 августа 1924 г. «Пенаты»
«Милый, дорогой, сердечно любимый, сверкающий, как светило, Александр Иванович!!! Как мне повезло: письмо от Вас! Не верю глазам… И как Вы пишете!
Ваши горячие лучи все сжигают, всякий лепет 80-летнего старца сгорит в могучих лучах Вашего таланта… А я ведь, давненько уже, послал на имя Зеелера (rue de Prony, 33) один эскиз „Лешего“ и надписал на нем Ваше имя. Но, может быть, Вы его, Зеелера, не знаете? А он, страстный любитель живописи… выразил такую страсть иметь что-нибудь мое, что я, запаковывая рисунок ему, наткнулся на эскиз „Лешего“ — и вдруг произошел незадержанный рефлекс (как говорили в старину) — а не послать ли его, с передачей Александру Ивановичу? Так и сделал. А вот уже около месяца прошло — никакого ответа. Не пропала ли моя посылка?.. Зеелер очень аккуратный и корректный джентльмен. А может быть, он в отъезде. Он деятельный член Земгора (и наша Куоккаловская школа видела здесь его в своих стенах).
За Петра Алекс. Нилуса радуюсь. В Париже нам редко кому счастливится. Как бы я желал прочитать нашумевшие его книги. Вот, попросил бы его прислать мне его книги, наложенным платежом — очень прошу. Издавна я много читал об этих книгах и ни одной мысли, даже в цитатах, не помню… Память у меня, как у всех старцев, плоха. Еще прошу и Вас и его: вложить при оказии свои фотографические карточки. Ведь я Вас очень давно не видал — какой-то Вы теперь? Помню только гатчинскую.
Так „не вод“ Вам в Европе? Какое слово! В первый раз слышу.
Приметы верно оправдались: с самого Сампсония шесть недель стояла дивная погода, и я, в первое лето, после многих холодных, накупался и нагрелся на горячем песке, чудо, чудо!.. Зато березы менее пахли этим горячим летом.
Так — Вы встречаете Дени Роша? Кланяетесь ему. Дружески жму руку ему и всего, всего лучшего желаю.
А за сим, награжденный Божиим милосердием свыше всякой меры, я уже мечтаю о чем-нибудь на закуску. И это: прочитать что-нибудь Ваше, еще не читанное. Подобострастно и униженно прошу Вас, пришлите что-нибудь Ваше (непременно наложенным платежом!). О, как бы я теперь прочитал Вас!!! Милый друг, не сердитесь за назойливость, надоедливость — осчастливьте уже много, много осчастливленного старца, который, выпивая каждый день из своего фонтана по утрам и вечерам, угрожает доброй Финляндии прожить на ее земле сто лет — и осталось всего 20 лет, пустяки — время идет быстро: мне кажется, что я все еще 40 лет<ний> молодой человек.
Обнимаю Вас — Илья Репин.
24/VIII — 24 г.»
(1924 г. Париж)
«Дорогой Илья Ефимович.
На известие о Вашей болезни я не обратил даже внимания, хотя и внимательно прочитал его. Для меня главным указателем были и всегда будут Ваши же слова и письме ко мне.
„Вот, назло Финляндии, возьму и проживу до ста лет“. Так оно и будет… только с большим „гаком“, как говорилось у нас в благословенной, сытой, сдобной, теплой Малороссии. И длина этого „гака“ целиком зависит от Вашей воли.
Как говорится в Библии?
„и когда насыщенный днями захотел Моисей“ и т. д… Вы же, обожаемый мною Отец, Брат и дражайший Друг, чьим ласковым вниманием я радостно пользуюсь, как браконьер, или, пожалуй, как контрабандист, Вы же жизнью, с ее невинными прелестями, никогда в меру не насытитесь, уж очень она хороша для людей с великим сердцем и с простою душой.
Ваш всем моим существом
А. Куприн».
(1924 г. Париж)
«Вот, дорогой, любимый и чтимый Илья Ефимович, коротенькая заметочка. Не очень сердитесь за работу № 2. А вчера я послал Вам три образчика того, что я теперь пишу и как.
Пожалуйста, напишите мне, получили ли Вы, так в году 21-м, две мои книжки, изданные в Париже: „Гамбринус“ и „Суламифь“? Помню, что посылал, но одну ли, две ли — отшибло. И послал ли третью, изданную в Гельсингфорсе, „Звезда Соломона“ — имеете ли Вы (Hélas![6] оборот французский)? Чего нет — дошлю мгновенно.