Горновой и его подручный еще с некоторой надеждой смотрели на очередные выпуски чугуна и шлака. Но и тут не могло оставаться сомнений. Чугун выходил из летки лениво, искрился, рябил. Лабораторные анализы ставили неутешительный диагноз: много серы. Шлаки стали густыми. Медленно они вытекали после пробивки летки, при охлаждении приобретали темносерый цвет и рассыпались в порошок.
Кто виновник «козла»? Где искать его причины? Над этим вопросом думают многие, но никто на заводе не может на него ответить. В заводской конторе пока прикидывают, в какую копейку влетит неожиданно свалившееся бедствие. Пьерон ходит разъяренный. Легче всего свалить, как всегда, вину на рабочих: этим можно отвлечь внимание от наиболее вероятной причины «закозления» — неправильного составления шихты.
«Холодный ход» печи мог, конечно, быть вызван различными случайными причинами. Из-за невнимательности десятника в печь могли загрузить мусористый, не очищенный от мелочи кокс. Такой кокс, сгорая, дает меньше тепла, чем было .рассчитано при составлении шихты. Могла неожиданно понизиться температура по вине газовщика, который не отрегулировал пламя и недостаточно нагрел каупер. Похолодание печи нередко происходит от длительного притока в горн воды из прогоревшей фурмы. Наконец, «холодный ход» мог возникнуть оттого, что печь недогрузили. Сначала она была неполной, потом в нее стали сбрасывать материалы. Они спускались вниз недостаточно прогретыми, не вполне обработанными газами. В результате — похолодание горна.
Можно отыскать еще десятки случайных причин, оказавших влияние на расстройство домны. Одну за другой, их перебирали горновой и его подручный Курако. Они расспрашивали у рабочих, вели горячие споры с газовщиками, без конца поднимались на колошник. Строили различные предположения, подыскивали всевозможные варианты, — но каждый из этих вариантов неожиданно разбивался об одну из «универсальных» причин «закозления». Среди этих причин очень вероятной была неправильность схода в печь очередных подач руды, кокса и флюса.
Издавна конструкторская мысль работала над поисками такой формы домны, которая обеспечила бы равномерное расположение в ней сырых материалов. Это очень важно. Если поднимающиеся кверху газы нормально прогревают все материалы, то правильно, равномерно происходит восстановление железа из его окислов. Решающее значение имеют механические устройства на колошнике, позволяющие избегнуть одностороннего наполнения печи. В 1850 году английский доменщик Парри впервые применил изобретенный им аппарат для механической засыпки шихты в домну. Этот аппарат позволял также улавливать выходящий из печи доменный газ для использования его в воздухонагревательных камерах. Принцип колошникового затвора очень прост. Наверху печи неподвижно укреплена воронка, куда снизу входит подвешенный на штанге, поднимающийся и опускающийся конус. В поднятом состоянии конус плотно прилегает к воронке, и доменный газ удаляется через помещенный сбоку газоотвод. Когда конус опускается, через зазор между ним и воронкой опускается сырье.
Аппарат Парри нашел широкое применение. В 1866 году появляется и другое изобретение для механической засыпки — колокол Лэнгена, в 1874 году — аппарат Будеруса. Один за другим запатентовывают свои изобретения засыпных аппаратов Гофф, Браун, Шарлевиль, Мак-Ки.
Но на печах Брянского завода колошниковые устройства несовершенны. Горовые рабочие на колошнике, объезжая с вагонетками жерло печи, должны равномерно опрокидывать их в разных точках круга. Это очень тяжелая работа, производимая в атмосфере вытекающего вредного газа. Горовые угорали. Нередко в плохую погоду, когда завывала снежная метель или хлестали дождевые потоки, изможденные горовые опрокидывали вагонетку где придется, не обходя круга. Создавался боковой ход материалов. Не встречая в отдельных местах печи большого сопротивления, газы не успевали отдать тепло.
Чего стоит доменщик, не умеющий распознать, найти причину «болезни» домны? Об этом думал Курако. Он не отрывал глаз от отверстия, ему хотелось проникнуть в душу печи. Фурмы все более чернели, забивались густым шлаком. В еще пышащую жаром фурму Курако вонзал, как во врага, копье, вгонял его балдой далеко внутрь и быстро вытаскивал. Он хотел открыть дутью доступ к центру застывающей печи. Но все усилия были напрасны.
Схватившись с десятком рабочих за железный лом, Курако часами надрывался, чтобы открыть чугунную летку. Но летка еще более закупоривалась от ударов затупленным ломом. Длительным бурением удавалось просверлить щелку, через которую показывался стылый чугун. Он тотчас же закрывал отверстие, приводя этим всех в отчаяние.
Азарт борьбы с «козлом» захватил Курако и его товарищей. В эти полные волнения, надежд и страха часы они не думали о том, что завод принадлежит кучке капиталистов и печи-инвалиды могут смело пойти прахом: профессиональная гордость не позволяла им бежать с поля производственного сражения.
Курако железным прутом упорно орудовал в шлаковой летке, надеясь «раздразнить», как говорили доменщики, сгустившийся шлак и заставить его выйти. Он продолжал борьбу до последнего момента, до полной гибели печи. Потемневший, угнетенный своим бессилием в единоборстве с «козлом», он говорил:
— Пьерон со своими французами погубили печь. Шихтовальщик!
Пьерон прослышал об этих разговорах. Неспокойного доменщика надо было изгнать.
Как-то, застав Курако в лаборатории, где тот штудировал шихтовые книги доменного цеха, Пьерон приказал немедленно уволить подручного горнового.
Решение Пьерона избавиться от «бунтовщика», вторгнувшегося в лабораторию завода, совпало с собственным желанием Курако. Он давно уж хотел бросить этот отсталый завод с его мягкотелым Горяйновым и опротивевшими иностранцами, — завод, где погибли лучшие его друзья. Несмотря на молодость, он чувствовал в себе
Достаточно сил, чтобы cтать горновым, а в будущем — и мастером. Его продвижению мешала консервативность заводского уклада. Подручный, проработавший всего год-два у доменной печи, не мог в ту пору рассчитывать на то, что его назначат горновым. Он решил отправиться в Криворожье, где недавно был пущен новый завод. Полный самых радужных надежд, он двинулся в путь.
Из Екатеринослава, где протекли первые годы самостоятельной жизни Курако, судьба забросила его в самый центр юга России. Открытые в Криворожье рудники и созданные вокруг них железоплавильные заводы совершенно преобразили не столь давно еще пустынный край.
«Мне случалось побывать, — говорится в одном из старых описаний Криворожья, — в здешней местности лет десять тому назад, когда от ближайшей железнодорожной станции приходилось верст пятьдесят плестись по степи на обывательских лошадях, почти без дороги, имея курганы вместо, путеводителей... Кривой Рог — глухое поселение, в котором каждый себя чувствовал... за тысячи верст удаленным от всей Европы».
За какое-нибудь десятилетие вся железорудная промышленность юга России сосредоточилась в Криворожье. Некоторые заводы обосновались непосредственно у выхода железной руды. Пять крупнейших рудников были расположены непрерывной цепью в двадцати пяти километрах по течению речушки Саксагань, впадавшей в столь же небольшую реку Ингулец.
Возле селения Кривой Рог в 1892 году вырос Гданцевский завод, где начался второй этап производственной жизни Курако.
На новый, недавно пущенный завод Курако пришел уже не робким новичком. Это был вполне подготовленный мастер, разбирающийся в тонкостях своей профессии.
Небольшого роста, стройный и необыкновенно подвижной, он был очень хорошо принят средою доменных рабочих. Им нравился общительный характер Курако, умение пошутить. Вместе с тем они чувствовали его внутреннюю собранность, огромную силу воли, творческое вдохновение, особенно в наиболее ответственные производственные моменты. Его волевое напряжение, производственный азарт заражали окружающих. Курако слушались, как хорошего командира.
Преданная ему «доменная армия» — это нижняя ступень заводской лестницы. Наверху — чуждый ему мир высокого начальства, сплошь поляков. Главный инженер — поляк Кольберг, его помощник — поляк Роговский, получивший образование в Льеже, начальник доменных печей, — тоже поляк, Якобсон. И лишь сменный доменный мастер — русский, человек в летах, по фамилии Машуков. Обязанности второго сменного мастера на печах, выполнял Курако.