Он протянул мне карточку, на одной стороне которой большими буквами было написано: «Юниверсал Телекаст», а на другой нарисована схема Уилсдена.
— Да, еще, между прочим, вы получите гонорар, и вам оплатят расходы. — Он улыбнулся, давая понять, сколь приятно это сообщение.
— Спасибо, — улыбнулся я в ответ. — Приеду.
Еще что-то он сказал Корину и удалился.
На лице Корина я заметил выражение, которое так часто видел у прихлебателей, крутящихся вокруг моих родителей. Самодовольная и вместе с тем раболепная улыбочка, означающая: «Я запросто разговариваю со знаменитостями. Вот я какой!»
— Он у меня спрашивал — годишься ли ты для его передачи, — громогласно объявил Корин, — в качестве э-э-э неудачливого жокея. И я заверил, что вполне.
— Благодарю.
Он явно этого ждал.
— Да, грандиозный парень Морис! Его отец выиграл Национальный Приз, а сестра — много лет чемпионка среди женщин по кроссу. Сам Морис не участвует в скачках из-за астмы. А если бы мог скакать, ни за что не пошел бы на телевидение. Так что все к лучшему.
— Пожалуй, — отозвался я.
К вечеру похолодало, а я все еще не снял с себя легкий шелковый камзол. И, выслушав выговор за то, что пришел последним, вернулся в раздевалку. Почти все жокеи ушли уже на финальную скачку. Оставшиеся сплетничали, натягивая свое уличное платье. Грэнт Олдфилд стоял около моей вешалки, держа в руке какую-то бумагу. Подойдя поближе, я с досадой понял, что это список лошадей, который дал мне Джеймс Эксминстер. Грэнт лазил по карманам!
Но выразить свое возмущение я не успел. Не говоря ни слова, Грэнт развернулся и стукнул меня кулаком по носу.
IV
Крови хватило бы на целую клинику, набитую донорами. Алыми пятнами она выплеснулась на грудь светло-зеленого шелкового камзола и большими неровными кляксами легла на белые брюки. На скамье и на полу появились пятна. И когда я попытался утереться, руки у меня тоже оказались в крови.
— Ради бога, скорее положите его на спину, — крикнул подбежавший гардеробщик.
Но забота была излишней, поскольку я и без того лежал на полу, привалившись к ножке скамьи. Грэнт стоял надо мной как бы удивляясь, что виновник он. И я бы расхохотался, не будь так занят проглатыванием собственной крови.
Майк подсунул мне под плечи седло и уложил на него голову. Через секунду он плюхнул мне на переносицу холодное мокрое полотенце, и постепенно кровотечение прекратилось.
— Вы пока полежите тут немного, — сказал Майк. — А я позову кого-нибудь из санитаров.
— Не надо, уже все хорошо. И, пожалуйста, не ходите.
— Какого дьявола вы это сделали? — спросил он Грэнта.
Я бы тоже хотел это узнать, но Грэнт не ответил. Он злобно посмотрел на меня, потом резко повернулся и вышел из раздевалки, растолкав жокеев, возвращавшихся после скачки. Злополучную бумажку Майк поднял и вложил мне в руку.
Тик-Ток свалил седло на скамейку, откинул назад шлем и упер руки в боки:
— Что здесь произошло? Кровавая баня?
Вокруг стали собираться, и я, решив, что лежу уже достаточно долго, снял с лица полотенце и поднялся осторожно.
— Грэнт дал ему раза, — объяснил один из жокеев.
— За что?
— Спроси о чем-нибудь полегче.
— Надо сообщить распорядителям.
— Не стоит.
Я вымылся, переоделся, и мы с Тик-Током пошли на станцию.
— Ты ведь, верно, знаешь, чего он налетел на тебя? — заметил он.
— Я показал ему список Эксминстера. Он прочел и вернул.
— Понятно. Ненависть, зависть и ревность. Ты занял то место, которое ему заполучить не удалось. Шансы-то у него были, но он их проворонил.
— А почему Эксминстер от него отказался?
— Честно говоря, не знаю. Поинтересуйся лучше у Грэнта, чтобы не повторять его ошибок, — ухмыльнулся Тик-Ток. — Ну и носик у тебя!
— Для тех, кто глазеет в телевизор, сойдет.
И я рассказал ему о приглашении Мориса Кемп-Лора. Он сорвал с себя тирольскую шляпу и отвесил мне шутливый поклон:
— Дорогой сэр, я потрясен.
Мы отправились по домам. Тик-Ток в свою берлогу в Беркшире, я в Кенсингтон. Дома никого не было. Суббота — день концертов. Я вынул из холодильника лед, положил его в пластиковый мешок, обернутый полотенцем, и, уместив все это на лбу, улегся на кровать. Нос был похож на малиновое желе. Грэнт ударил меня с силой, за которой ощущалось жестокое психическое расстройство.