А все-таки она такая славная, эта девочка Ляйне, словно еловые шишки в лапках белки. И сообразительная очень. Особенно когда после школы юркнет ко мне в постель. Только вот как мы будем выглядеть в глазах ее тетушки Ульрики и дядюшки Вилько, не примут ли они нас за развратников и иждивенцев.
– А как тебе кажется, Ляйне, не слишком ли это большая разница в возрасте – десять лет?
– Да что ты! Дядюшка Вилько сам старше тетушки Ульрики на двадцать лет. А когда он на ней женился, ей не было и шестнадцати.
– Значит, ты думаешь, они нас поймут?
– Ну конечно!
Камин я не разжигаю. Кутаюсь в одеяло. Ведь для камина нужны дрова, а где их взять, если нет работы? Конечно, можно ночью нарубить деревьев в парке, как это делает старик Мерве. Но ведь он скоро будет наказан за свой мерзкий проступок. Заболеет и умрет. А мне еще в Финляндию надо. А старику Мерве только на тот свет.
А может быть, я зря не разжигаю камин? Ведь девочка Ляйне мне нанесла столько ненужных вещей: пальто, валенки, шапку, которые вполне можно было бы сжечь. Ведь темнеет в эту пору рано, и от этого становится тоскливо-тоскливо. А зимой, должно быть, темнеет еще раньше. Нет, зимой здесь нечего делать, а значит, и шапка с пальто ни к чему. Только ты соберешься на улицу, а там уже сумерки. Но и жечь пальто, валенки и шапку – это уже чересчур, ведь они стоят немалых денег, даже там, и к тому же они как-никак подарок из Финляндии. А подарки, пусть даже и ненужные, сжигать нехорошо.
Единственная радость, если в сумерках постучит тебе в дверь девочка Ляйне. И улыбнется улыбкой, похожей на огни универсама “Детский мир и рыбки”. И от этого станет светло-светло. А потом девочка Ляйне скинет куртку и юркнет в норку под одеяло, словно суслик или хомяк… А нос у нее холодный-холодный, а под одеялом тепло. Нет, девочка Ляйне – белочка с еловой шишкой в руках.
А сегодня день совсем не задался. Только я открыл глаза, как в дверь ко мне постучали, но нет, не девочка Ляйне. Девочка Ляйне стучала совсем по-другому, словно грызла орехи из еловой шишки, и сразу же сама открывала дверь и рот с жемчужными зубками. А этот стук был сухой и долгий. Это стучал местный писатель Оверьмне.
– А это ты, Оверьмне! Проходи!
Конечно, я бы больше обрадовался девочке Ляйне, но и Оверьмне я тоже был рад, теперь мне не надо было быстро собираться и выходить на улицу, чтобы день не прошел в пустых мечтаниях.
– Ну чего стоишь в дверях, проходи.
– Вот не знаю, что мне теперь делать, – сказал писатель Оверьмне, – то ли принимать твое приглашение, то ли отказаться.
– Что за слова ты произносишь, чем я тебе насолил на язык? – насторожился я.
– Зачем ты сказал мне, что ластик стирает даже чернила, когда он совсем не стирает чернил, зачем ты меня обманул?
– Поверь мне, Оверьмне, я не хотел тебе подсолить. Подожди, тут какая-то ошибка, сейчас придет девочка Ляйне и все сразу же прояснится. Может, ты просто не умеешь им пользоваться.
– Чем, ластиком? – напрягся Оверьмне. – Да чего им уметь пользоваться? Ты что, издеваешься надо мной, Арве?
– Зачем мне над тобой издеваться, Оверьмне, какой мне в этом толк? Я сроду ни над кем не издевался.
– Не знаю, какой толк. Только вот кажется мне иногда, что вы все надо мной подсмеиваетесь, и ты, и рыбак Вялле, и охотник Ласле, и даже девочка Ляйне, как выясняется.
– Да ты не стой в дверях, ты пройди, ты сядь и расскажи, как тебе кажется, мы над тобой подсмеиваемся и какой нам в этом, по-твоему, толк.
Оверьмне прошел в центр комнаты и сел на стул, что рядом со столом, ведь в моей комнате, как и положено, всего один стул, для почетного гостя, когда он есть, и для меня, когда его нет.
– Только я сяду на свой стул рядом со столом, если, конечно, в доме нет почетного гостя, – начал писатель Оверьмне, – и начинаю писать, как мне кажется, будто рыбак Вялле подсмеивается надо мной под водой, а охотник Ласле за городом и даже за лесом. А потом я их встречаю и точно вижу, они надо мной подсмеялись.
– Ты подожди, подожди. Как же ты можешь видеть, что они над тобой подсмеялись, если они смеялись над тобой за городом с лесами или под водой с сетями?
– А вот только я им скажу, что написал новый рассказ, как они перебивают меня и наперебой рассказывают о своей удаче. Вот на прошлой неделе охотник Ласле рассказал мне, как в лесу в силки поймал то ли оленя, то ли лося… А ведь пару часов назад я только закончил писать рассказ про эту птицу – то ли олень, то ли лось, которую я сам и выдумал, будто она спасала наш Нижний Хутор от волков.
– То есть как это сам выдумал?
– А вот так вот. Сидел, грыз карандаш, как мышь, намазывал весь вечер бутерброды, а потом вот пришла ко мне мысль придумать такого зверя, то ли оленя, то ли лося. Будто тело у него то ли как у оленя, то ли как у лося, и голова тоже то ли как у оленя, а может, и как у лося, и будто этот чудо-зверь всегда помогает людям, предупреждает их об опасности.