Значение данного события трудно переоценить. В тот день Иоанн стал преемником византийских императоров, а Москва — Третьим Римом, столицей великой православной империи. Через две недели царь, подчеркивая свое совершеннолетие, женится на Анастасии Романовой и находит опору в ее родне. Но реальной властью в полной мере Иоанн еще не обладал. Популярность правительства Глинских падала с каждым днем, чему способствовало не только неумелое правление царской родни, но и незримая деятельность княжеской оппозиции.
Понимая недоверие царя, представители высшей аристократии решили поставить у трона незнатного Адашева и священника Сильвестра. Оба они были в «великой любви» (Кобрин) и «дружбе» (Валишевский) у Старицкого князя Владимира Андреевича, более 20 лет возглавлявшего вместе со своею матерью, княгиней Ефросинией, боярскую партию. Адашев и Сильвестр поддерживали «особые отношения» с князем Курбским (Валишевский). Пользуясь этими ставленниками, удельные князья могли влиять на государственную политику, оставаясь в тени.
Для претворения заговора в жизнь было подготовлено очередное «народное возмущение». Весной 1547 года столица напоминала пороховую бочку в прямом и переносном смысле: в кремлевских башнях сложили огромные запасы «пушечного зелья», а на московских посадах толпилось невиданное раньше количество разоренного и разбойного люда. С апреля то тут, то там в городе вспыхивали пожары, собирались толпы недовольных.
21 июня на Воздвиженке начался пожар, названный впоследствии «Великим». За 10 часов выгорело 25 ООО дворов, взорвались кремлевские стены. Погибло от 1700 до 3700 человек. И сразу же поползли слухи, что город подожгли Глинские с помощью колдовства. Якобы сама царская бабка, Анна Глинская, окропила город заговоренной водой, от которой и вспыхнуло пламя.
Эта клевета была работой заговорщиков из княжеской партии: царского духовника Ф. Бармина, князя Скопина-Шуйского, боярина И. П. Федорова-Челяднина, князя Ю. Темкина-Ростовского, Ф. М. Нагого и Г. Ю. Захарьина. На заседании Думы 23 июня они открыто обвинили царскую родню в поджоге. Царь удивился, но поручил создать комиссию для расследования дела.
Сами же заговорщики и возглавили следствие. Не мудрствуя лукаво, они собрали на кремлевской площади вече и спросили народ: кто жег столицу? Наемники в толпе закричали: «Глинские!» Этого «доказательства» оказалось достаточно, судьба Глинских была решена. Неосторожно пришедший на вече Юрий Глинский пытался укрыться в Успенском соборе, но его выволокли оттуда и «всем миром» забили камнями на площади. Начался направляемый незримой рукой погром. Разгромили дворы Глинских и их людей, перебили ополченцев из Северской земли, на которых Глинские пытались опереться в борьбе за власть. Из ссылки были вызваны одиозные Шуйские. Уже одно это говорило о том, кто стоял за беспорядками.
Царь, справедливо опасаясь за свою жизнь, выехал 26 июня в загородный дворец. Два дня город оставался во власти мятежников. Заговорщики пустили новый слух о том, что Глинские вызвали к Москве крымцев. Бунтовщиков вооружили, но, как оказалось, не для отпора татарам: 29 июня они двинулись к селу Воробьеву, где находился царь. Во главе толпы шел городской палач. Окружив дворец, мятежники потребовали выдачи Анны и Михаила Глинских, желая совершить над ними самосуд.
Шуйские советовали царю выполнить все требования толпы, но Иоанн проявил твердость характера и порядок был восстановлен. Карамзин утверждает, что бунтовщиков разогнали выстрелами. Однако более достоверной кажется версия Зимина: бояре-заговорщики, державшие мятеж «под контролем», без труда убедили толпу разойтись. «Поддавшись уговорам царского окружения, черные люди ни с чем отправились восвояси».
Наступило спокойствие и… новое боярское правление. Карамзин считал, что «истинные виновники бунта, подстрекатели черни, князь Скопин-Шуйский с клевретами обманулись, если имели надежду, свергнув Глинских, овладеть царем». Но список членов «Избранной Рады» недвусмысленно свидетельствует о победе удельно-княжеской партии: кроме Адашева и Сильвестра в нее вошли представители только самых аристократических фамилий страны.
3. НА РАСПУТЬЕ
Именно эти люди вывели на авансцену истории новых временщиков. Момент был выбран психологически верно: шестнадцатилетний царь остался один на пепелище своей столицы, перед лицом мятежной толпы, среди коварных придворных, которым он не мог доверять. Неизвестно, что сделал Адашев, чтобы стать из постельничего влиятельным советником государя, зато Сильвестр проявил себя в полной мере.