На новой службе я зажил хорошо, много работал, и все относились ко мне прекрасно. Этапный пункт обслуживала в это время 593–я Оренбургская дружина, состоявшая из стариков–ополченцев, которых все дразнили и называли в насмешку иисусовым войском. Ополченцы очень обижались. Я поинтересовался узнать, откуда пошло это прозвище, и солдаты мне объяснили, что все старики–ополченцы пошли на войну за царя и отечество и носят большие кресты на фуражках в знак верноподданства.
Иногда провиантские обозы опаздывали, и все войсковые–части оставались без продуктов, самое главное—без мяса. В таких случаях интендант Андреев, фельдфебель Николаев, с которым очень подружился, и я, в сопровождении нескольких казаков, отправлялись в ближайшие села для закупки скота. Очень часто скот брали почти даром. На моих глазах интендант составлял фиктивные документы о покупке и заставлял крестьян расписываться в получении денег сполна, а в действительности выдавал им лишь незначительную часть; остальные деньги делились между ним и другими участниками покупки.
На этом этапе я провел зиму 1914 года и весь 1915 год. Имея при этапе полное содержание, я почти не тратил своего жалованья и все сбережения относил к отцу Каре, Саеро, в счет калыма. Я уговорился с ним уплатить 150 рублей, после чего получал право взять Каре в жены. Калым был незначительный, но Саеро согласился, объясняя свою сговорчивость тем, что я ведь не чужой, а прихожусь Каре двоюродным братом. Я начал постепенно выплачивать Саеро обусловленную сумму, что было довольно‑таки тяжело, но желание поскорее взять Каре в жены помогло мне преодолеть все трудности. Уплатив последний взнос, я попросил коменданта дать мне на несколько дней отпуск, чтобы съездить домой, а затем взять в жены выкупленную Каре. Комендант охотно дал разрешение, и я немедленно отправился к Саеро. Я сказал ему, что Каре надо снарядить в дорогу: я хотел свезти ее домой к родителям, а затем вернуться на службу. Но тут случилось то, чего я никак не ожидал. Саеро отказался выдать дочь, мотивируя свой — отказ тем, что я не заплатил калыма и теперь хочу взять Каре насильно, с оружием в руках. Когда я возразил с негодованием, что калым уплачен сполна, Саеро нагло усмехнулся и ответил, что никаких денег он не получал.
— При ком ты платил мне? Где твои свидетели калыма? Где сваты? —сказал мне Саеро.
Эти слова, как громом, поразили меня; я понял, что, воспользовавшись моей неопытностью и доверчивостью, Саеро хочет присвоить себе мои деньги, а бедную Каре он, очевидно рассчитывал продать повыгоднее другому жениху. Я был возмущен до последней степени. На наш громкий разговор сбежались соседи, которые знали, что, я выплачивал калым по частям. Они начали уговаривать Саеро, но он и слушать их не стал, а, рассчитывая на свою огромную физическую силу, бросился бить меня. Между, тем я держал винтовку на плече и рукой придерживал приклад. Как только Саеро стал приближаться ко мне, я бросился бежать. Он — за мною, и, как только я перешагнул порог дома и очутился во дворе, он схватил винтовку за дуло и потянул к себе. Желая освободиться, я, не оглядываясь, рванулся вперед,, и в этот миг раздался выстрел, которым Саеро был убит наповал.
Меня тут же арестовали и отправили к коменданту, а оттуда в село Кульп, где жил пристав этого района. На допросе свидетели, в том числе Каре, подтвердили правильность моего показания и прибавили, что если бы Саеро не потянул — винтовку за дуло, то я успел бы убежать и несчастья не произошло бы. По настоянию коменданта мое дело было разобрано а срочном порядке, через 11 дней. Я был оправдан на суде, но дальние родственники Саеро грозили мне кровной местью, и я не мог вернуться в этот район. Мне не пришлось даже повидаться с Каре: ее взяли родственники и увезли в деревню Мирак, в Александропольском (ныне Ленинаканском) уезде. Эриванской губернии. Так печально окончилась моя первая попытка жениться по курдскому обычаю, и так бесплодно пропали сбережения, скопленные с таким трудом. Впоследствии я узнал, что Каре вышла замуж и в настоящее время живет в городе Тифлисе.