Хорошо жилось молоканам, и земли у них были благодатные! Ведь все русские села в Карской области были построены на самых лучших землях, и молокане получили в свое время от 5 до 8 десятин на душу.
Александровка резко отличалась от. соседних армянских, тюркских и греческих селений своей культурностью. Молокане были прекрасными хлебопашцами: они пользовались более усовершенствованными сельскохозяйственными орудиями, пахали поля двухлемешными плугами, сено косили сенокосилками и собирали большими конными граблями, в которые впрягали по две–три лошади. Посев пшеницы, ячменя и других злаков производился рядовыми сеялками на поливных участках. Не удивительно, что хлеб родился у молокан гораздо лучше, чем в соседних селах. Приятно было глядеть на их прекрасно возделанные поля. Благодаря обилию корма молокане держали много скота, и из села на пастьбу выходили два стада овец, два стада коров, одно стадо рабочих быков, одно стадо молодняка — гулевого скота (не пригодного еще для работы и убоя), два стада телят и один табун лошадей.
Жители села Александровского делились на две секты: молокане постоянные и молокане–прыгуны. Каждая секта составляла отдельный приход со своим попом–пресвитером. По воскресеньям прыгуны собирались в молитвенный дом и «дрыгали» под песни и псалмы, состоявшие из бессмысленных слов, например:
Учение молокан, основанное на евангелии, гласило: «Люби ближнего своего», «Помогайте друг другу». Все молокане называли друг друга братьями и сестрами. И тем не менее я видел у них много зла и жестокости. Молокане себя называли «божественными», а всех других людей считали какими‑то нечистыми и скверными существами. Молокане–кулаки, «благодетели», как их иногда называли в насмешку, страшно эксплоатировали и нас и своих односельчан–бедняков и подчас жестоко били малышей–пастушат; случалось, что после таких побоев мы несколько часов лежали без сознания. Я знал и взрослых пастухов, которым «благодетели» — молокане поломали руки, ноги, ребра. Помню например, что в Алаксандровке жил пастух Мсто, которому кулак Матвей поломал руки, кажется, за то, что он с опозданием пригнал быков, а может быть, и за то, что два быка попали к нему в огород, — точно не помню.
Богаче всех был пресвитер секты постоянных молокан некий Селиверстов; он же был старшиною. Пресвитером секты молокан–прыгунов был Матвей Лукерин, самый жестокий эксплоататор бедноты.
Не мы одни пасли громадные стада молокан; кроме нас, было еще несколько пастухов, которые также влачили довольно жалкое существование; но они были большей частью люди бессемейные или малосемейные и поэтому жили несколько лучше. Взрослый бессемейный пастух мог прожить на свой заработок: он был сыт и одет. Помню одного из этих пастухов, двадцатилетнего Джавое Пир–Кале, который очень дружил с моим отцом. В зимние вечера он иногда приходил к нам и рассказывал детям интересные истории из своей жизни; мы все его очень любили за открытый и приветливый нрав и вовсе не обижались, когда он дергал шалуган за ухо, чтобы водворить тишину, в комнате. Он жив до сих пор, и я виделся с ним не так давно в селе Большой Джамушлу, в 7–м участке Ленинаканского уезда; встречаясь со мною, он часто вспоминает, как учил меня когда‑то уму–разуму.
НАПАДЕНИЕ ВОЛКОВ
Осенью вблизи нашего села часто появлялись волки. Они таскали из стада баранов. Мои родители всегда беспокоились за целость стад, которые мы пасли; в особенности они боялись, за меня, зная, что такой малыш вряд ли сумеет отбиться от волков. Когда я вечером пригонял стадо и при проверке оказывалось, что все бараны целы, отец и мать громко повторяли «шыкыр–ж-худе», т. е. «слава богу, что и сегодняшний день прошел без ущерба для нас».
Когда травы в поле начинали засыхать, жить становилось труднее. Без съедобных трав, которые составляли существенную часть нашего питания, мы никак не могли наесться досыта, и это голодное время продолжалось до тех пор, пока не поспевала пшеница. Тогда мы могли утолять свой голод поджаренными зернами. Сорвав пучок колосьев, мы солому поджигали спичкой и затем переворачивали пылающую солому палкой из стороны в сторону, не давая колосьям сгореть: так поджаривалась пшеница в своем же пламени. Затем мы без промедления разбрасывали костер, чтобы зерна могли остыть и чтобы не загорелась пшеница в поле. Хорошо поджаренные зерна разминались в подоле, и получалось довольно вкусное кушание, по–курдски «калинок».