Эллион развернулся и застыл. Из леса к нему медленно идёт женщина в белом платье с вырезом от низа и почти до пояса. Отчего при каждом шаге выглядывает алебастровое бедро. На плечи незнакомки наброшена накидка из чёрного шёлка, а из-под капюшона выбиваются серебряные волосы. От лица виден только острый подбородок и нижняя губа, красная, как свежая кровь.
— Хотя — продолжила она, приближаясь к Эллиону и пальцем обводя торс. — Он всё равно не сможет оценить всю красоту мужского тела, впрочем, как и женского.
— к-кто ты... — выдавил Эллион.
— Ты знаешь. Пожалуй, это единственная тайна, которую я не хочу скрывать.
Она остановилась перед ним, почти касаясь грудью его живота. В темноте под капюшоном блеснули глаза, а алый рот растянулся в чарующей улыбке. Тонкий палец ткнул в татуировку, заскользил по линиям. Холодный и едва ощутимый, как у призрака.
Богиня звонко засмеялась и отступила. Эллион молчит, не зная, что сказать высшему существу.
— Не бойся, я не пришла тебя убивать, даже просить убить девчонку не буду. Мне просто стало любопытно.
Она коснулась бриллианта двумя пальцами, подтянула к себе, и Эллион вынужденно сделал полшага вперёд. Грудь коснулась живота, и курьер через ткань ощутил твёрдые вершины. Прикусил губу.
— Как занятно... хочешь, расскажу что это?
— Нет... — Выдавил Эллион.
Луниса звонко засмеялась, бриллиант мелко задрожал, засветился чёрным светом и выскользнул из пальцев. Завис в воздухе между человеком и божеством. Воздух вокруг него идёт мелкими волнами и вибрирует, будто камень кричит. У курьера тонко зазвенело в ушах, кольнуло, будто в барабанную перепонку вонзилась тонкая игла.
— Честно, не думала, что хоть один из них сохранился. Думаю, стоит пересмотреть некоторые догматы.
Ткнула ногтем в бриллиант. Тот закачался и застыл, словно схваченный невидимой рукой. Надо что-то сказать, но горло перехвачено, а кожа на месте прикосновения горит от холода.
Богиня прошла мимо, ведя пальцем по груди и до плеча.
— Доставь его, любой ценой и тогда, может быть, мои последователи отстанут от тебя.
— Пусть... — Выдавил Эллион. — Не трогают девочку.
— О, какой смелый, ставишь условия мне? — Луниса засмеялась, покачала пальцем. — Нет. Она обязана умереть. Людям не положены знания, что хранятся в её милой головке. Она моя ошибка, продукт моей слабости.
Эллион с натугой повернулся к богине, мышцы сковывает смертный холод, суставы скрипят. Встретился взглядом.
— Я не позволю.
— Ах, мальчик. У тебя есть дело и долг. Неужели илмирит отринет всё это ради... девки?
Кулак сжался с такой силой, что ногти впились в кожу. Нога оторвалась от земли с такой скоростью, что свистнул воздух. Удар пришёлся в висок, но прошёл сквозь голову, будто через туман. Луниса вновь засмеялась и исчезла. Курьер рухнул у костра, тяжело дыша и прижимая руки к груди. Осмысление приходит медленно, проникает в мозг и заполняет.
Он ударил бога.
Без колебаний и раздумий, желая убить. Богиню.
Обхватил голову руками и начал раскачиваться, почти ныряя лицом в огонь. Бриллиант ёрзает на груди, отклоняется и стучит по мышцам.
— Это... было впечатляюще. Глупо, импульсивно, но впечатляюще.
Голос звучит прямо в голове, перекрывает мысли и отметает в стороны как сухие листья. Эллион остановился, глубоко вдохнул и посмотрел на ногу. На внешней стороне ступни, которой ударял, темнеет красное пятно. Кожа загрубела и сморщилась.
— Ударил бога... — Пробормотал Эллион.
— Ну, могу успокоить тебя.
— Чем же?
— Боги совсем не то, что ты думаешь.
— А что?
Бриллиант промолчал. Курьер опустил взгляд, но кристалл потускнел и превратился в странное, для мужчины, украшение.
***
Роан проснулся от мелкого дождя, подгрёб к себе Тишь и накрыл плащом. Огляделся. Паломники спят вокруг потухших костров, а меж них ходят монахи. Мимо прошёл один, не заметив, что парень проснулся. В опущенной руке держит кадильницу, дым от которой волнами опускается на землю и растекается. Пахнет водой, сырой землёй и грибами. Голова кружится, а вместе с этим пропадает чувство реальности.
Парень свободной рукой взялся за меч, лежащий под ним.
Сознание затуманилось, но рука сжалась сильнее...
Очнулся утром, с противным горьким привкусом на кончике языка. Служка склонился над ним, натянуто улыбнулся и поставил миску каши рядом. Торопливо удалился к следующему костру, толкая тележку с котелком.
Роан сел, посмотрел на Тишь. Девушка сидит у костра и активно уплетает кашу. Напротив сидит наёмник и задумчиво смотрит на парня.
— А ты молодец, прошёл первое испытание.
— Какое... — Пролепетал Роан, закашлялся и скривился от поднявшейся мокроты.
— Бдительность. — Наёмник указал на плащ.
Роан скосил взгляд и заморгал, увидев мазок белой краской у шеи. Наёмник указал на такой же у себя, криво улыбнулся.
— Они проверяют кто чуток, предварительно окуривая нас дымом из смеси трав и грибов. Что бы особо чуткие не подняли тревогу. Взялся за оружие, молодец и прошёл.
— И на что это влияет?
— Да особо не на что, у них десятки мелких испытаний, многие даже не замечают.
Роан кивнул, осторожно взял тарелку и зачерпнул ложкой. Внимательно оглядел склизкую массу, далёкую от той божественной пищи, что раздали в первый день. Вздохнул и отправил в рот. Еда есть еда и, возможно, это тоже мелкая проверка.
Глава 8
Младшая Сестра кокетливо приближается к Старшей, а звёзды почтительно сторонятся их. Мерцают, будто хлопая в ладоши, выбивая ритм. Роан чувствует, как тело становится легче, а спину покрывают колючие мурашки. Обе луны заливают долину серебряным светом, что ярче солнечного, но холодный, как ледяной клинок. Паломники выстраиваются вдоль стены храма-крепости и с благоговением взирают на начало Танца. Дует сырой ветер, бросает в лица водяную пыль, треплет пламя костров. Пахнет мокрой землёй, прелыми листьями и травами. Пахнет осенью.
На стенах монахи бьют в барабаны, мощные гортанный хор тянет песню без слов. Каждый звук бьёт по нервам, а рука тянется к мечу, сердце ускоряет бег. Нагнетает кровь в мышцы, побуждает броситься в бой один против всех. Роан прикусил губу и огляделся. У всех, кроме него и Тишь, одинаково восторженно-возбуждённые лица. На щеках играет лихорадочный румянец, а губы и пальцы подрагивают. Стальной свет Сестёр искажает перспективу, превращая ряды паломников в боевые порядки, готовые к последней схватке.
В дальнем конце подхватили песнь монахов, волна покатилась, усиливаясь и поднимаясь до лун. Мгновение, и Роан обнаружил, что и сам поёт, прижав левую ладонь к груди и впившись ногтями в плоть через одежду. Будто стремясь сдавить сердце.
Тишь жмётся к жениху и оглядывается, тонкие бровки сдвигаются к переносице, а губы сжались в исчезающую линию.
Кажется, что луны стали вдвое больше. Роан может разглядеть высохшие русла рек и озёра. Будто раньше на Сёстрах были полноводные реки и моря, а сейчас только мёртвые скалы. Тело стало совсем невесомым, прыгни и улетишь на Старшую. Вдали на холмах клубится туман, пробуждает тревожные воспоминания, сползает в низины и заполняет их молочным маревом.
Старшая заслонила Младшую, Танец начался.
Глубоко под землёй нечто пришло в движение, потянулось наружу, и долину наполнил странный запах. Во рту появился металлический привкус. Песня смолкла, и паломники молча наблюдают, как Младшая с ускорением вылетает из-за сестры. Обе луны кружат вокруг общего центра, а небо под ними переливается призрачным свечением.
Туман выстреливает с холмов аморфными столбами, достигает границы облаков и сливаются с их ошмётками. Верхняя часть загибается в обратную сторону и истончается, будто сдуваемая чудовищным ветром. В толще земли гремит гром, поверхность подрагивает и Роан с опаской покосился на башни. Не упадут ли на паломников? Монахи на стенах вздымают руки, барабаны молчат.