Отойдя на шаг от двери, Клос внезапно услышал за стеной негромкий голос Зоси:
– Можно, дедушка?
– Войди, войди, девочка моя. – Заскрипели пружины, видимо, старик снова уселся в кресло.
– Дедушка, – начала Зося без всякого вступления. (Клос понял, о чем она будет говорить дальше, и не ошибся.) – Отец, уезжая, оставил вам свои ценные документы. Я уже взрослая и просила бы вас, дедушка, передать их мне.
– И это все, что ты хотела сказать? – недовольно пробурчал старик.
– Да, дедушка.
– Неблагодарная девчонка! Без моего разрешения… Ведь ты ничего не знала и знать не могла. Кто тебя прислал?
– Этого я не могу сказать.
– Не можешь? Ты думаешь, я ничего не знаю, думаешь, что старик – совсем слепой? Я с ними еще поговорю, дорогая внучка. Я тебя предупреждал, просил…
– Дедушка, это мой долг.
– Только я один знаю твой долг! – раздраженно сказал Пшетоцкий. – Ты успешно закончила школу и после войны пойдешь учиться в университет. А пока учись у жены Яна вести домашнее хозяйство и готовить на кухне, это больше пригодится тебе в жизни, чем какая-то игра в конспирацию! Она не для молодой девушки. Твоя покойная бабушка имела трех кухарок, но, когда хотела сделать мне приятное, сама готовила паштет. Если бы ты знала, какой это был паштет!.. Строптивая ты, вся в мать. Елена также не слушала меня. И ее муж Латошек, твой отец, тоже упрямый.
– Не говорите так плохо о моих родителях.
– Я не хочу ничего слышать! Девчонку ко мне присылают, – фыркнул старик, – и я должен с ней вести переговоры! Старика Пшетоцкого не удастся провести, так и передай им. И скажи, что Пшетоцкий за свои семьдесят два года еще ни разу не нарушил слова, даже если дал его не аристократу.
– Но, дедушка, поймите, ведь речь идет о том, чтобы изобретение моего отца использовать в борьбе против фашизма. Эти бумаги доставят в Лондон. Союзники смогут…
– Мне лучше знать, что с ними делать! – Гордость и независимость прозвучали в словах старика. – Знаю я этих торгашей! Но я дал слово твоему отцу, что эти бумаги никому не отдам, и только после войны…
– А если это распоряжение моего отца?
– В письменном виде, с его собственной подписью, подтвержденной нотариусом? Вот видишь! Только после моей смерти, так и передай им. Если умру, то ты получишь их после окончания этой проклятой войны. Так я уже распорядился и написал в завещании, что они принадлежат тебе, если только не будет жив твой отец… Зося, – сказал старик мягче, – это все твое состояние, все, что осталось тебе от отца. Посмотри, что делается в мире. Ты еще вспомнишь мои слова. Перед смертью старый человек видит далеко. Твои друзья, как неоперившиеся птенцы, барахтаются в своем родном гнезде и совсем не думают о будущем родины. Я знаю, после войны никого из аристократов Пшетоцких не останется в Пшетоке. Но останутся поляки, которые будут строить новую Польшу. Ну хорошо, хорошо, не плачь, успокойся. Передай им, чтобы они сами пришли ко мне.
Клос решил, что оставаться дальше в этой конторке нет смысла. Быстро вышел из нее и запер за собой дверь. Все здесь должно остаться как было. Он скоро вернется сюда.
От площадки еще одна лестница вела вверх. Она, на счастье, не скрипела под ногами. Разведчик вспомнил, что в его комнате есть маленькая дверь, через которую можно попасть на чердак мансарды. Он уже побывал там и выяснил, что чердак мансарды не соединен с чердаком дома. Как же попасть туда? Клос начал спускаться вниз и тут увидел приставленную к стене деревянную лестницу. Значит, с чердака можно попасть на чердак дома с помощью приставной лестницы. Вскоре разведчик оказался на общем чердаке дома. Пригибаясь, протискиваясь между какими-то сундуками, чемоданами, кипами старых газет, он добрался до места, под которым располагалась его комната. Очевидно, документы Латошека не могут находиться здесь. Вероятнее всего, они укрыты где-то поблизости от спальни старика Пшетоцкого.
Передвигая какой-то сундук, Клос чуть не провалился в дыру.
Посмотрев вниз, узнал побеленный известью коридор, прилегающий к его комнате. Через несколько секунд через люк в потолке спустился вниз, открыл дверь своей комнаты и, вытянувшись на узком топчане, пролежал так, размышляя, около часа.
И когда прозвучал гонг на обед, у Клоса уже был готов план действий, хотя не все еще в нем было ясным и определенным.
9
Обедали молча. Разговор не получался. Зося опускала покрасневшие от слез глаза. Иоланта нервничала, покусывая губы. Только теперь Клос заметил, что они у нее тонкие и злые.