— Прежде всего, не «от», а «из», — непонятно сказал он.
— Чего? — я вывернул шею, чтобы взглянуть собеседнику в лицо.
— Я не от КОМКОНа сбежал, а из КОМКОНа.
Если Томашов хотел меня удивить, то у него отлично получилось. Уточняющие вопросы задавать я не стал, сочтя их излишними, зато очень выразительно посмотрел, подталкивая к подробному рассказу.
— Я ведь у истоков комитета стоял, — Томашов словно не со мной, а сам с собой разговаривал. — Не в том смысле, что имею какое-то отношение к его созданию, нет, просто меня пригласили к нему присоединиться одним из первых.
— И ты сразу согласился?
— А ты долго раздумывал? — вопросом на вопрос ответил он.
— Да мне, а общем-то, и не предлагали, — я развел руками.
На этот раз я удивил Томашова. Он так хлопал глазами, что я поспешил внести кое-какие пояснения.
— Да, если смотреть формально, то ты ошибся — я не состою и никогда не состоял в КОМКОНе. Но по сути ты прав, за всем стоял именно он. Просто меня использовали втемную. Ты рассказывай дальше.
— Новое дело… — Томашов покачал головой. — Но что касается меня, я согласился. Причем, практически без колебаний. Понимаешь, логическая цепочка, которую я в своей голове построил, казалась безупречной. Оставлять магию без контроля опасно, значит, нужен контроль… Почти тавтология, правда? А самый лучший контроль в нашем понимании — это тот, который сам осуществляешь. Или, по крайней мере, участвуешь. Поэтому и идею комитета по контролю применения магии я встретил с одобрением, и предложение вступить в этот комитет принял с энтузиазмом…
Он помолчал.
— Энтузиазма у меня тогда вообще выше крыши было. Такая была ситуация в жизни… хотелось с головой в работу уйти. Желательно, не просто в работу, а что-нибудь такое, чтобы ух! — он потряс в воздухе кулаками. — Разрушать, воздвигать, менять мир. Почувствовать себя Архимедом, которому дали вожделенную точку опоры. В общем, комитет мне тогда как нельзя кстати пришелся.
Три или четыре месяца я на энтузиазме продержался. Прежде чем начал голову по прямому назначению использовать. В том смысле, что не только вопросами «как?» задаваться, но и более качественными — «почему?» и «зачем?». А от них уже недалеко до попыток разобраться, к чему твои действия приведут. К тому времени уже шкалу Краузе разработали…
— Шкалу кого? — удивился я.
— Краузе, — повторил Томашов. — Ты что, так и не получил ответ на свой вопрос?
Мне понадобилось несколько секунд на обработку информации.
— Получил. По-видимому, я про шкалу Краузе знаю, просто об авторе ничего не слышал. Немец, значит?
— Немец, — кивнул Томашов. — Из Новосибирска. Отличный курьер, между прочим. Ладно, не в нем дело, а в шкале. Чем больше я о ней думал, тем меньше она мне нравилась. А главное, тем меньше нравилось то, чем занимается комитет.
— Почему? — спросил я. — Я вот тоже в той логической цепочке изъянов не вижу.
Томашов сменил позу и сел ко мне лицом.
— Тут ведь разобраться надо, что за контроль, — он поморщился. — Действия КОМКОНа можно сравнить с попытками закрыться от пожара при помощи деревянных щитов. На какое-то время создается иллюзия контроля над стихией. А на самом деле ты только кормишь огонь… И мне кажется, что руководство КОМКОНа все это понимает.
— И сознательно занимается вредительством? — не скрывая иронии, спросил я.
— Да не в том дело, — махнул рукой Томашов. — Просто все эти задекларированные цели — не главное. Так, для масс, даже внутри комитета. Первична именно власть. Цель и средство аккуратно поменяли местами.