— Вы мне не верите? — я постарался задать вопрос без злобы в голосе. Вроде бы, получилось.
— Что вы, Вадим, вам я верю, — мягко сказал Роберт. — Я не до конца верю Тоннелю…
Ну вот, пожалуйста, снова здорово… Пока я подыскивал достойный ответ, сильный ход за меня сделал Яков Вениаминович.
— Вот что, Роб, — сказал он. — Давай-ка будем последовательны. Если мы приняли в качестве постулата, что Вадик общался в Тоннеле не с плодом воображения и не с эфемерным порождением Белого шара — а я склонен с этим согласиться — нам никуда не деться от вывода, что этим собеседником был именно Михаил Томашов. А из этого уже следует, что он а — жив, бэ — не лишен возможности пользоваться обручем. Утверждение о его душевном здоровье я пока не стал бы называть безусловно доказанным. И психические расстройства бывают всякими, и периоды у больных людей случаются разные. Но, в общем-то, версия о сумасшедшем доме с самого начала казалась мне сильно надуманной.
Роберт спорить не стал. Не знаю, что его убедило — логика возражения или авторитет отца, но он не выглядел человеком, оставшемся при своем мнении и просто не желающем напрасно сотрясать воздух.
Для меня-то все было вполне однозначно. Если человек на фотографии — Томашов (а сложно представить, что Борис на пару с Яковом Вениаминовичем решили нас разыграть), то я разговаривал именно с Томашовым. Чертовски любопытно, конечно, но какого-то священного трепета я перед этим именем не испытывал. Как там Борис сказал — человек, изменивший мир?.. Возможно, но, по моему глубокому убеждению, открытия такой глобальной значимости приходят тогда, когда наступает их время. Если не Томашов, то кто-нибудь другой обязательно нашел бы путь к Белому шару. Может, чуть позже. Есть такой род беспощадно закономерных случайностей… Так что для меня Михаил Томашов прежде всего не первооткрыватель, а первопроходец. Курьер номер один. Не потому, что лучший, а потому, что первый. Хотя — я вспомнил давешнюю встречу у Белого шара — и лучший, наверное. В Тоннеле он себя чувствует, как дома. Или немножко лучше.
Разговор как-то угас. Вроде бы и тема благодатная, и поспорить есть о чем, и поводов для гипотез более чем достаточно, а никто не рвется брать слово. Потому что гипотезы — это здорово, конечно, но вот фактов для их подкрепления где брать? А о высосанных из пальца версиях Яков Вениаминович буквально только что высказался очень жестко. Вот и молчали. Я начал обдумывать планы на сегодняшний день. И по-прежнему что-то мне мешало, назойливой мухой жужжало в сознании…
У Бориса телефон тренькнул звуком пришедшей эсэмэски. Скороговоркой извинившись, Борис снова вытащил аппарат и мельком взглянул на экран.
— Я покину вас с вашего позволения, — сказал он со смущенно-виноватой улыбкой. — Дурацкая фирма иногда все-таки требует присутствия руководителя. Никак не отучу ее от этой вредной привычки.
Борис встал с диванчика и начал со всеми прощаться. По старшинству, разумеется.
— Яков Вениаминович, было очень приятно познакомиться. Роберт, думаю, излишне говорить, что я принял ваше предложение о сотрудничестве, которое за вас сделал Вадим. Так что, когда начнем по-настоящему работать, — дайте знать. Вадим, — он крепко сжал мне руку, — держись! Думаю, теперь полегче будет. Звони в любое время.
И тут я вспомнил! Или понял… В общем, в моей голове наконец-то провернулась в нужную сторону какая-то шестеренка и та дрянь, что терзала мой мозг, мешая сосредоточиться, выступила из тумана.
— Скажи, Борис, — сказал я как можно небрежнее, не отпуская его руки, — я хожу в спортзал?
Мой друг реально подвис. Даже не пытаясь отнять руку, он тупо спросил:
— В какой спортзал?
— Да в любой, — я раздраженно пожал плечами. — В фитнес-центр, в тренажерку… Вообще в какой-нибудь спортзал я хожу?
Борис аккуратно вытащил свою ладонь из моей. Залез взглядом мне в глаза так глубоко, что я почувствовал себя неуютно. Покачал головой.