Расставшись с Джекки, Чен отправился в арсенал спецслужбы ВВС. Привез его туда Вонг на одном из своих неприметных старых фургончиков. В него они и закинули все, что было выдано согласно заявке. Вонг повез барахло куда-то на окраину столицы, Чен же, кроме арсенала, посетил еще технический отдел спецслужбы ВВС, где получил странный прибор — черный, угловатый, с ремнями, которыми он удобно крепился на груди.
Лишь только Чен Сяован вышел за ворота воинской части, намереваясь взять такси, на его сотовый пришел звонок. Звонил некто Костас Димитриадис — представитель фирмы «Лимассол инвестментс Лтд», лишь вчера вечером прилетевший в страну для встречи со своим сотрудником, Андреем Николаевичем Шинкаревым. И с ним, Ченом Сяованом. Раньше эти двое уже встречались, и, в общем, у них не было причин для недоверия. Чен обещал сам позвонить вечером и назвать место встречи. У господина Димитриадиса было две просьбы: во-первых, не предупреждать Шинкарева о своем приезде и, во-вторых, дать им возможность поговорить наедине. Чен обещал все устроить.
О том, что ему порекомендовали побеседовать с Крысой, и кто именно рекомендовал, господин Димитриадис пока умолчал.
***
Тень постепенно отступала, солнце светило на ноги Патриции. На сгибах загорелой кожи слегка белела соль. Она открыла глаза:
— Я, что, уснула? Совсем голая?
— Да. Совсем голая.
— Как приятно... А хорошо я дралась?
— Ты дралась здорово!
— Как кто? Скажи! Как Брюс Ли?
— Как кошка. Нет, как крыса!
— Э-э-э... Это что, комплимент?
— Наивысший.
— А как дерутся крысы?
— С кем?
— Ну, с человеком.
— Если крысу загнать в угол, то она атакует яростно. Подпрыгивает и вцепляется, куда достанет. Часто в лицо.
— Тогда это не я. Я тихая и скромная девушка.
— А как же гороскоп и досье?
— Это Чен сказал про досье? Болтает много. Хотя Чен хороший друг. Он мне как брат. Мы с ним ни разу не спали, представляешь! Он просто мой друг.
— А я кто?
— А ты мой мужчина.
Закрыв глаза, Патриция обняла и поцеловала Андрея.
«Французская женщина русского лейтенанта. Не лейтенанта. И не совсем французская. Какая разница?»
Горячий воздух струился от скал, заставляя колебаться и дрожать уже не черные, а темно-серые пики, чьи вершины отливали серебром в бледной от зноя голубизне.
— Как называется этот остров? — спросил Шинкарев.
— Я не знаю. Знаю только, как называется эта бухточка.
— И как?
— Лунсинху[56].
— Странное название. Хотя здесь красиво.
— А хочешь, посмотрим на город? Обнаженные, они снова вошли в воду и переплыли бухточку. Под каменной аркой били сильные волны. Спрятавшись за мокрой глыбой, они смотрели на порт, на проходящие суда, на лесные горы, которые поднимались за прибрежным строем белых высоток. Со стороны открытого моря донесся мерный гул, и недалеко от них прошел американский эсминец, направляясь в порт. Моряки в белой парадной форме группами стояли вдоль бортов.
— Видишь? — Андрей указал на кормовой флаг со звездами и полосами. — Тебе нужно встать по стойке «смирно».
— Прямо так?
Патриция поднялась перед ним, широко разведя руки. Прозрачная вода доходила ей до колен, блестела мокрая кожа, золотистая от загара. Снизу виднелись следы от купальника, сверху их почти не было.
— Ну и что? — пожал плечами Шинкарев. — Ю-Эс Нэйви[57] примут это за рекламу местного борделя.
— А сам ты встанешь так перед рашн нейви?
— Боюсь, меня поймут только в определенном смысле. А я не готов к тому, что меня так поймут.
— Зато я тебя правильно понимаю. Плывем назад!
Зеленые волны взлетали между каменными стенами. Патриция уверенно прошла арку брассом, сильными гребками специально вскидывая тело на крутых волнах. Андрей плыл медленнее, опасаясь налететь на подводный камень. В бухточке он кролем догнал Крысу, та тоже перешла на кроль, и гонку они закончили одновременно, упав на сухую горячую гальку.
— Слушай, я жрать хочу, — сказал Андрей. — Какого хрена, вообще: война войной, обед обедом!
— Бедненький, я и не подумала! Только оденься, голых я не кормлю.
Они надели брюки, Патриция натянула рубашку, завязав узлом на животе, и они перешли в небольшой грот. Он был обжит, на сводах виднелась копоть; в углу, на надувном матраце, был раскатан спальник, рядом лежал пятнистый военный рюкзак. В одной из стен грота обнаружилась темная расселина. Патриция запустила руку внутрь, достав оттуда две холодные банки пива, с которых стекала вода.
— Там всегда есть вода, холодная и пресная. Видимо, дождевая, — объяснила она, распаковывая рюкзак.
В гроте было прохладно, хотя жара стояла всего в полуметре. Пока Патриция делала бутерброды, Шинкарев, не спросив разрешения хозяйки, прошерстил рюкзак. В боковом кармане нашелся аккуратно уложенный «Узи» — точно с таким же он ходил в «Циньхуа». В другом кармане лежали два снаряженных магазина. Патриция все видела, но никак не отреагировала.
— Готово, — сказала она, раскладывая бутерброды. — Положи пушку на место, возьми лучше это. — Она забралась в очередной карман рюкзака и протянула Андрею зубную щетку с пастой, мыло и полотенце.
— Иди мойся, а то ничего не получишь.
Когда он возвратился, женщина смотрелась в зеркальце, поправляя волосы. Андрей поглядел на нее, на приготовленную еду. А ведь это семейный обед. Так получается?
— Тебе идет «милитари», — потрогал Шинкарев ее зеленую рубашку. — Хотя странно. Такой агрессивный цвет.
— Почему агрессивный? Это цвет природы. Кому, как не женщине, его носить?
— Может, и так. Скажи-ка мне вот что, — попросил Андрей, закончив с едой и потягивая пиво, — нам можно делать то, чем мы здесь занимаемся?
— А чем мы занимаемся?
— Допустим, сексом. Что тут еще делать?
— Скажи еще, что без презерватива.
— Значит, можно. А на вилле было нельзя.
— Может, у меня месячные были? Кстати, кто-то согласился не лезть с лишними вопросами. Кто бы это был, а?
— Откуда я знаю, лишний вопрос или нет? Мне что, вообще ничего не спрашивать?
— Да, мы можем заниматься сексом. Доволен?
— Давай поваляемся!
— Не сейчас. Вопрос на вопрос: ты спал с Элизабет?
— Один раз. И при очень странных обстоятельствах.
— При чем тут обстоятельства? Спал, значит, спал. И как она тебе?
— Элизабет — не моя женщина. Ни в каком смысле.
— Да, наверное...
Патриция собрала мусор в полиэтиленовый пакет, поставила его рядом с рюкзаком.
— А я тебе кто?
— Ты моя душа, — торжественно произнес Шинкарев.
— У тебя что, своей нет? Я серьезно спрашиваю! Думаешь, я шлюха какая-нибудь? Putain?(Бл...дь (фр.)).
— Ты — моя женщина.
— Повтори.
— Ты — моя — женщина. Молчание.
— Et maintenant fiche moi la paix (А теперь оставь меня в покое (фр.)), — опустив глаза, сказала Крыса. — Не ходи за мной, пожалуйста.
Она поднялась и пошла к воде, по пути нагнувшись и захватив горсть мелких камешков. Встав у моря, бросала их один за другим, глядя, как, булькнув, они быстро опускаются на дно. Шинкарев, посидев некоторое время, тоже подошел к берегу. Двумя руками, поднатужившись, он поднял здоровенную каменюгу и, раскачав, швырнул ее отвесно вверх. Камень врезался в воду с грохотом разрыва, выбросив высокий пенно-зеленый столб.
— Это ты, — меланхолично заметила Патриция, развязывая узел рубашки. — Ладно, давай поваляемся...
***
На окраине столицы, в стороне от богатых кварталов, разрослось плотное нагромождение лачуг из кривой серой фанеры, досок и ржавого железа. Стоял запах нечистот, гниющих на влажной жаре. Узкие улочки хлюпали черной грязью, в глубоких лужах стояла зеленая вода. Переваливаясь, как утки, изредка проезжали старые американские машины и автобусы без стекол, с помятыми, пестро размалеванными, наполовину проржавевшими корпусами.