Я бесцеремонно толкнул его в бок.
— А? — он обернулся.
Они были с Сидом на одно лицо, только вот папаша был куда старее, наполовину беззубым, щетинистым и со слегка раскосыми глазами. Ну и что-то не то шотландское, не то норманнское в физиономии проступало куда более чётко.
— Василий Исидорович, стало быть? — спросил я.
— Ну, — кивнул он. — А ты?…
— Барин твой будущий.
— А, — кивнул батя и снова отвернулся к стене, пробурчав. — Молодой какой-то барин, пошёл ты нахер.
— Понял, — кивнул я.
Сид в каморку так и не рискнул войти. Я редко видел своего камердинера испуганным — тут был именно такой случай.
— Набери ведро из скважины, поледянее, и принеси сюда.
— Может не надо, барь?
— Надо, Сид, надо, — кивнул я.
Спустя минуту ведро воды опрокинулось на голову моего нового крепостного.
Глава 4
Василий Исидорович мигом вскочил, взревел, расплескав по стенам брызги с мокрых волос. Затем бросился на меня с кулаками.
— Ах ты! Сука!
Я оказался проворнее: увернулся, врезал ребром под грудину, нырнул под кулаком, сделал подсечку, отчего противник повалился на кровать. Но противник вырывался, успел вмазать мне локтём. Я рявкнул Сиду:
— Хватай!
После недолгих раздумий Сид присоединился ко мне на моей стороне — росту и весу в нём было почти столько же, и вскоре его папаша перестал дёргаться. Эрнесто поднёс верёвку, мы скрутили буяна и посадили на кровать, продолжая удерживать за плечи.
Некоторое время он рыпался, пытаясь освободиться, затем расплылся в беззубой улыбке и хрипло расхохотался:
— Хэ…хэ… хэ! А баря-то не промах! Не промах, да! Да и отродие дало жару. Ладно, чего хотите?
— Значит, так, — я решил перейти на «ты». — Кормить я тебя не буду. Готовь и питайся сам. Жить здесь тоже не будешь — это комната племянника Сида. Я знаю, что после выхода из тюрьмы дворянский дом даёт стартовое пособие, это так?
— Даёт… ещё как даёт, — оскалился Василий Исидорович. — Сто пятьдесят рублей! Я им сказал — в жопу себе засуньте.
Я усмехнулся.
— Ты меня обмануть решил? Для чего? Думал, я его вымогать буду? По глазам же вижу, что ты деньги взял, потратил уже все?
Василий Исидорович смачно сплюнул на коврик.
— Тридцать рублей осталось! Такси в этой ваше Москве знаешь какие дорогие? То-то же.
— Тридцать рублей хватит на пиломатериалы, чтобы сделать рядом нормальный сарай. И кое-что из мебели купить. В течение двух недель устраиваешься на работу. Если будешь бухать по-чёрному, или попадёшься…
— Ясно, ясно. В Дом на аукцион сдашь. Что за слово такое «бухать»? — спросил Макшеин-старший.
— Накидываться, закладывать за воротник, — подсказал Сид отцу.
— Помолчи! — прикрикнул тот в ответ. — Развяжите меня! Всë, всë, трезвяк!
Переглянулись с Сидом, развязали веревку. Тот плотоядно размял кулаки.
— И чего дальше? Хочешь, чтобы я тут у вас строился?
Я кивнул:
— Обрезки и гвозди можешь брать у нас. Эрнесто поможет…
— Чтоб я этого петрика!
— Попрошу без оскорблений колониальных народностей. Он, между прочим, учитель.
— У нас тут хорошо… Абрикосы… — добавил Сид. — Арбузы будут.
Немного грустно было видеть потуги Сида наладить отношения с отцом.
Но тот замотал головой.
— А я может не хочу я под боком у барина жить! Сколько там, двадцать или десять километров надо? Вот там и буду строиться! Под Звенигородом лачужный комплекс, сотку в аренду на десять лет. Дай только пару ночей перекантоваться!
— Можешь так. Мне так проще. Но готов отрабатывать положенные восемь часов в неделю. Можешь остаться. Могу подрядить тебя охранником и разнорабочим на стройку, тогда платить буду.
— Какую такую стройку?
— Скоро. Будет тут по соседству.
Макшеин-старший почесал подбородок и прищурился.
— Сколько платишь в месяц? Полтинник дашь?
— Тридцать. За неполный рабочий день. Будешь отлынивать…
Снова этот плевок в ладонь.
— По рукам!
Вернулся, проверил переписку. Сообщение от Нинель Кирилловны было коротким, но многозначительным:
«Какая я дура! Дура!»
Ответил тоже коротко.
«Я звонилъ, чтобы сказать, что внешние обстоятельства всё равно не смогутъ намъ помешать. Я обязательно вернусь. Скоро. Жди, хорошая моя»
Ответили тоже коротко, но уже чуть менее многозначно:
«Давайте въ переписке продолжим на „вы“, мне такъ спокойнее. Я поняла, что Альбина права, я слишкомъ увлеклась и подпала подъ влияние Марфы. Не спешите съ возвращениемъ».