— Да ты смеешься над нами, Любомысл. Какой вкус от глины?
— Какой, какой… — пробурчал Любомысл, залучившись глазами и усмехаясь. — Особый вкус, сами почувствуете. За уши не оттащишь. Да глину-то в шерсть вмазывайте, да побольше! Когда корку отдерете, так щетина на ней и останется. Понятно?
— Чего уж тут не понять, Любомысл? Ясно. Делали так со всякой дичью, у птиц перья хорошо отлипают. Только вот порося не обмазывали, и чесноком с травами его не начиняли. Проще на костре.
— Хе-хе, — ухмыльнулся Любомысл. — Сырым съесть еще проще, дело нехитрое. А вот когда отведаете, что сделали, так другого уже не захотите
— А что дальше, Любомысл? — спросил Прозор. Он развалился на лавке и внимательно смотрел, как Любомысл учит молодых готовить кабанчика. Порой Прозор одобрительно кивал: «Старик дело знает, лучше того, что сготовит Любомысл, я и не пробовал. Научусь, тоже так делать буду».
— Погоди чуток, — утирая лоб ответил Любомысл. — Дай только поросенка в печь посадим. Чего ему своей участи ждать? Пока дойдет, и я рассказ закончу. Тебе как, не страшно, княжич? — спросил старик Добромила. — Если не хочешь, говорить не стану. Ну их, такие рассказы на ночь. Да и настрадались мы сегодня. Иной за год — да что там за год! — за всю жизнь не переживет столько, сколько мы за сегодняшний вечер.
— Нет-нет, Любомысл! — воскликнул Добромил. — Совсем не страшно, наоборот, интересно. Там, на берегу гораздо страшней было, особенно когда вой начался и на Гнилой Топи что-то темное появилось. Да вы знаете? — Княжич обратился уже ко всем. — Я что-то уже и пугаться перестал, как-то незаметно страх исчез. Думаю, меня уже ничто не напугает.
— Ну и хорошо, раз не боишься. Всё равно вам надо знать про албаста. Раз уж тут южный упырь объявился. Ах, Веденя, Веденя, — вздохнул Любомысл, — и как же это тебя так угораздило?
— Рассказывай, Любомысл, — сказал Велислав. — Надо знать, с чем столкнулись.
Перед тем, как посадить обмазанного глиной поросенка в печь, Любомысл принес жертву земному огню, стряхнув несколько капель водки в пышущее жаром устье. Это чтобы огонь не сжигал кабанчика, а пропек его как следует.
— Ну так вот. На острове ближе к вечеру праздник начался. Каждый житель на себя сплетенную из цветов и трав гирлянду надел. Сначала пир был: рыбой угощались, плодами, что на этом острове растут. А как темнеть начало, то их деревенский колдун вывел из своей хижины дикую козу, тоже цветами украшенную. Она брыкается, идти не хочет, будто чуствует что-то, а он ее к лодке тащит, и не силком, а уговаривает: заклинания шепчет. Управился колдун с козой, вывел лодку на середину бухты. В лодке встал, и начал громко нараспев непонятные слова говорить, наверно свои ведовские заклинания. Сами знаете, у каждого народа есть сильные и знающие колдуны, и у каждого колдуна есть свои заклинания и тайны. Пропел он слова, и показалось нам, что вода в бухте шевелиться. Буграми пошла, только они какие-то застывшие, медленно растекаются.
— Вот, вот! — перебил Прозор. — Помнишь, Велислав, когда Веденя появился и вновь в реку ушел, то Ледава будто застыла, и по ней рябь пошла.
Велислав кивнул: непонятные бугры, вспучивающиеся то тут, то там, он видел.
— Потом колдун — раз! — перерезал козе горло, и опустил ее в воду. — Продолжил Любомысл. — А сам быстро-быстро к берегу погреб. Вышел он на берег, а мы стоим как окаменевшие и — ну никак! — ни рукой, ни ногой двинуть не можем. Это от колдовских заклятий у нас все отнялось. Я же говорю: на южных островах колдовство не чета нашему! Совсем другое, древнЕе что ли? Стоим, глазами хлопаем. И тут видим, что в том месте, где колдун козу в воду опустил, вдруг как что-то взметнется!.. Будто столб водяной. Взметнулся, и держится сам по себе, а вода с него потихоньку опадает. И видим мы, там тень человеческая стоит… Руки опущены… Велислав, Прозор? Была тень? Видели такое?
— Была, — мрачно кивнул Прозор. — Все как ты рассказываешь, только никакого водяного столба я не увидел. В другую сторону смотрел, и еще — все беззвучно произошло.
— Да, шума не было, ни журчания, когда вода стекает, ничего, — согласился Любомысл. Может, ты водяного столба не увидел, а может его не было, потому что жертвы кровавой албаст не получил, по-другому, тихо из воды вышел. А там, на острове, упыря колдун из-под воды выманивал… Слушайте дальше, стоим мы на берегу как окаменевшие, мы — это мореходы с корабля. Глаза косим, видим, что островные жители тоже замерли и, кажется, даже дышать не могут, будто изваяния. Только мелкая дрожь их бьет, нам-то ничего, мы не знаем в чем дело, а они… — Тут Любомысл махнул рукой и покачал головой. — И тут тень как заскользит к берегу. Именно заскользит. Вроде и медленно идет, с натугой, будто мешает ей что-то, а незаметно глазу — раз! — в другом месте. Только ноги ее все равно по щиколотку в воде, будто спрятаны… Вижу, вроде это мужчина, немолодой. Пока смаргивал, он уже на берегу, и меж нами ступает, да тяжело так, кажется, что земля под ним прогибается! Страх меня пробрал, не описать! У меня после этого первая седая прядь появилась, хотя моложе вас был, — Любомысл кивнул на Борко и Милована, что слушали раскрыв рты. — Ну может чуть постарше, это не суть… И вот он мимо меня скользит — албаст. Он совсем как человек, только колышется, будто под кожей не кости и мясо, а вода переливается: медленно, тяжело. И запах от него рыбий и немного затхлой тиной пахнет.