— Ага. — Зотов тяжело вздохнул. — Доля у нас такая. Нелегкая.
— Доля ваша, — сердито пробурчал возница, — на жопу интересу искать. — Он откашлялся и продолжил: — Так вот. Под поздний вечерок трое мужиков домой верталися. Батраки с Курганного, знач, до дому навпровстець. А короткая дорожка, знамо дело, напрямки через балку идеть. Тут-то оне на хатку и набрели. Переночевали бы осталися, токма кожна сопля знаить, шо нет никакой хаты в степи до самой Гострой Могилы. Обошли оне ее десятою дорогой, а тута, как назло, из балки туман полез. Бредуть, горемычные, незнамо куда. Вроде как народ гутарить, коровы мычать, знач, в село мужики двигають, да села того и близко нема. Ни через час, ни через два.
Намаялись мужички, притомилися. Тут хата энта бисова из тумана появилася. Шо мужикам делать? Страшновато, так ить не среди ж степи укладываться. Заглянули в окошко единственное: никого не видать, тока стол посреди стоит, да свеча на ем горит. Собрались духом: «С нами крестная сила!» — да и вошли.
Спиридоныч вздохнул, покачал головой:
— Вошли оне, значит, и сразу на красный угол креститься, а икон-то нету. Мужичок, шо среди них старшой был, говорит: креститесь, братцы, креститесь да на стол все как есть выкладывайте. Много-то у мужиков не было. Усе, шо бабы на работу давали, за день пошти съели. Осталась впрок корка хлебная, пара луковиц да картошек печеных. Вот энто все как есть выложили на стол. Хозяйвам, знач, вроде гостинца.
Страх не страх, а мужики повалились на пол спать. Весь день ведь как заведенные косили. Не железные, чай. К утренней зорьке ближе самый молодой проснулся от того, шо его кто-то по имени кличет. Он глаза продрал, огляделся — в дверях, знач, стоит молодая женшина, в белое одетая, и рукой за собой манит. Зоветь, знач. — Спиридоныч тряхнул поводьями. — Эк, давай, Маркитантка, вражья сила!
— Так, Спиридоныч, то хлопец был или кобыла? — встрял Макар, сдерживая смех.
— Тю на тебя, Макарка! — обиделся возница. — Вот слова боле от меня не дождетеся!
— Да брось, Вадим Спиридоныч, — примирительно заговорил Зотов. — Я ж пошутил. Ты вон гостя моего совсем застращал. — Он снова толкнул друга в бок. — Вон у парня глаза навыкате от страха.
Виктору самому впору было расхохотаться, но и дослушать историю хотелось — так дорога короче будет.
Возница развернулся всем телом к парням, с подозрением глянул на их серьезные лица.
— Не слушайте этого трепача, Вадим Спиридоныч. Продолжайте, — попросил старика Виктор. — Позвала его женщина в белом. А дальше?
Спиридоныч дернул кепку за козырек и, отвернувшись, продолжил:
— Позвала она хлопца за собой. Оторопел парняга от такого дива, да, мож, и шага не ступил бы, тока ноги сами шагають след вслед за хозяйкой домика. А та вывела, знач, его из дома и дале манит за собою. Топает парень за ней. Туман — шо молоко, а хозяйка знай себе торопится, и завороженному не так-то просто поспевать… — Спиридоныч хотел было прикрикнуть на кобылу, но на полуслове поперхнулся, только вожжами тряхнул. — Хозяйка обернулась в последнее и исчезла в тумане, растворилась, знач. Слышит парняга — в селе петух прокричал. Нечисть, она вся кочета пуще пожару боится. От крику энтого туман рассеиваться стал, а хлопца приворот отпустил. Стоит посреди степи, ногами переступает, руками шевелит — радый свободе до беспамятства. Э-эх! Пшла, родимая! — по привычке крикнул Спиридоныч и покосился на кузнеца.
Макар молчал. Развалившись на платформе, он жевал травинку, погруженный в свои думы.
— Тут ен спохватился, обернулся к хатке, а та уж по крышу в землю вросла. Бросился парняга своим товарыщам на выручку. Где там! Хозяйка его далече отвела, а тех двоих с собою забрала. Покуда парень бег, земля над хатою сошлась и дерном накрылась. — Рассказчик тяжко вздохнул и перекрестился: — Прости, Господи, души их грешные! — Закончив креститься, продолжил: — Паренек-то тот, знамо дело, в деревню сперва бросился за народишком. Люди ему поверили, стали шукать пропавших. Та де там! Степь, она везде однакова — поди сыщи, под какой травой нечисть мужиков зарыла.
Спиридоныч смолк, ссутулился, словно скорбел по пропавшим душам.
— А с парнем-то шо стало? — тихо спросил Виктор, невольно подражая говору рассказчика.
— С парнем-то? А чего с ним? Барин — помещик Шпарь — не поверил ему, вызвал пристава. Сызнова искали, а посля парнягу на каторгу сослали за душегубство. Таки дела.