Виктор позавидовал другу, когда увидел, с какой нежностью девушка смотрит на Зота.
Ковалев решил блеснуть красноречием:
— Как человек, кое-что понимающий в выпивке, — он ничего не понимал в ней, но статус столичного гостя обязывал, — скажу так: питье сделано с любовью. Какая классная штука! Можно создавать торговую марку.
Макар хохотнул, а Ковалева охватил приступ черной зависти, подогретый алкоголем. Лиза прислонилась к Зоту, едва не касаясь пушистыми ресницами его загорелой щеки. И что в нем привлекательного? Нос картошкой слегка облупился на солнце, брови выгорели. Полные губы? Длинные белые ресницы? Пожалуй, в сочетании с карими глазами они нравятся женщинам. Но рядом с аристократическим профилем Виктора Макар выглядел простовато. Деревенщина, одним словом. И все же Ковалев никогда бы не рискнул встать на пути Зота.
Виктора всегда удивляла одна особенность взгляда друга: когда он смотрел прямо на собеседника, у человека создавалось впечатление, что у кузнеца печальное лицо, нечто от плаксивого Пьеро. Потому многие обманывались, считая Макара трусом. Но стоило Зоту чуть наклонить голову, бросить взгляд исподлобья… Волчий яростный взгляд останавливал насмешника. А каким яростным бывает друг, Ковалев знал не понаслышке…
Над Кольским заливом стоял непроглядный туман. Так бывало, когда мороз под сорок и ниже. Час назад пробила полночь московская, провозглашая приход нового года. Виктору выпала редкая удача заступить в этот момент на трап. Понятное дело: кто же должен стоять на вахте в праздник, если не молодой карась? Макару повезло немного больше — он заступил к дизель-генератору. Шумно, зато тепло. А береговые команды — они суки. Взяли да и вырубили питание в десять вечера.
Витек вздохнул и потопал в корму корабля. На трапе — тоска смертная. Если не будешь топать взад-вперед, время совсем остановится. Оно и так едва ползет, будто не осталось внешнего мира или стоишь на самом его краю. Справа по борту — причал с громадой портового крана, контейнеры между его рельсами. Дальше — куб одного из цехов атомбазы ледоколов. За кормой черный округлый нос с надписью: «Арктика» да рыжая надстройка над ним.
А по левому борту… Из непроглядной тьмы поднимается к темному небу стена тумана. Да и есть ли оно, небо? Ни зги не видно.
Витек доковылял до фальшборта, осторожно протянул руку. Сейчас нафантазировать можно все, что угодно, однако мысли ворочались вяло, после дня, проведенного на суматошном камбузе, страшно хотелось спать. Даже в сорокаградусный мороз, даже с громадой тулупа на плечах и шинелью под ним. Даже стоя. Ковалев широко зевнул под шарфом. Холод сушил ноздри и норовил вцепиться в горло. Витек поднял шарф выше, прошелся вокруг крышки кормового трюма.
Хоть бы снег пошел. За уборкой время быстрее движется. Он вновь остановился у левого борта. Иней на тросах топорщился рыхлыми иглами. Почему-то вспомнилась «Сказка про Машу и Витю». Хорошее доброе кино — это детство, дом, мандарины из Грузии, конфеты в цветных обертках и фольге.
Витек оперся на фальшборт. Интересно, туман только чудовищ лепить может? А вот если девчонку? Ту, которую они с Макаром видели в Кандалакше. Девочка в джинсах и синей короткой шубке. Ах, куколка! А под шубкой… М-м-м! Красота! Тепло, нежно. Она ручками за шею обнимет, прижмет к груди. А на ней лиф кружевной беленький. А под ним сосочки розовенькие.
Мороз жег щеки, сон смежил веки. Витька Ковалева качнуло вперед, в туман. Сам же он пребывал в объятиях симпатичной незнакомки.
— Стоять! — рявкнул кто-то, дергая задремавшего трапного за пояс. — Ех…ная рыба! Жить надоело? — орал человек, задыхаясь от мороза.
Витек увидел перед собой темную воду залива и почувствовал себя висящим вниз головой. Паника ударила в голову.
— Н-не дергайся, п-падл-ла! — орал Макар, едва удерживая его за пояс. Ковалев узнал моториста по голосу. — Швартовый брус, с-сука!
Меховые рукавицы соскальзывали с обледенелого борта. Если их скинуть — годок Охрим прибьет молодого карася.
— Ше-ве-лись!
Ковалев стряхнул рукавицы, оставаясь в шерстяных перчатках. Удалось упереться в причальный брус борта. Зотов подтянул его выше, а там и фальшборт близко.
Макар ухватил трапного за ворот, отбросил на палубу.
— Рыба ех…ная, — шипел Зотов, задыхаясь. — Кому спим?
Пошатываясь, он подошел к Ковалеву и пнул без жалости, как в грушу. Пятясь, Витек поднялся на ноги.
— О п…де замечтался, сука?
Ковалев только закрывался руками, а Зотов лупил его локтями — замерзшие пальцы не сгибались в кулак.