ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
из которой можно узнать, как путешественники сделали первое и последнее, весьма важное географическое открытие
Пусть читатели не удивляются, что мы на какое-то время оставим наших путешественников и поведем речь о совершенно незнакомом нам человеке, об Иване Ивановиче, старшем плановике треста с таким длинным и странным названием, что, хоть выведи его метровыми буквами, вы все равно его не запомните. Иван Иванович был по профессии плановиком, а по призванию рыбаком. Рыба ему по ночам снилась, на работе мерещилась, и даже каждая из цифр, с которыми он ежедневно имел дело, представала с ясно выраженными рыбьими признаками. Единица выглядела у него шустрой щукой, двойка — хитро изогнувшимся вьюном, тройка — пузатым карасиком.
Иван Иванович считался неплохим плановиком, но кто-кто, а подчиненные знали: за всю свою долголетнюю службу если он что-нибудь путное и реальное спланировал, так это моторную лодку «Светлану», сделанную во внеурочное время из внеплановых материалов на одном из многочисленных, но незаметных предприятий, про которые знали только в тресте.
После того как «Светлана» коснулась своим острым носом воды, Ивану Ивановичу стало еще тяжелее отсиживать положенные часы на службе.
Прямо с работы он мчался к Днепру. Поспешно, нарушая очередь, наполнял у бензоколонки объемистую канистру горючим и, перепрыгивая через коряги и лодки, отыскивал на пристани свою «Светлану», заправлял ее, заливал масло, рывком дергал за шнур и блаженно улыбался, заслышав желанный шум мотора; смело маневрируя по заливу между весельных лодок и моторок, на предельной скорости вылетал на середину реки.
Его путь всегда лежал в одном направлений — по течению. Так быстрей можно было попасть к заветным местам. Иван Иванович был до того увлечен рыбной ловлей, что, когда добирался до рыбных озер, — забывал обо всем на свете. Он не раз забывал не только замкнуть замок, но даже хотя бы накинуть на какую-нибудь корягу цепь от своей моторки. Чаще всего бросал он свою «Светлану» на произвол судьбы, не боясь, что ее украдут. Она имела такую скорость, что все равно далеко не уедешь, и под мышку не взять — тяжела, неудобна.
Вот и сегодня не стал Иван Иванович запирать на замок свой транспорт. Бегал от озерца к озерцу, махал без устали спиннингом, а рыба не брала. Он и не подозревал, что «Светлана», развив наивысшую скорость, неслась к морю. Больше того, Иван Иванович даже видел ее, даже название прочитал, но реагировал на это только тем, что подумал: «Еще у кого-то похожая на мою бандура завелась...»
Итак, пусть себе Иван Иванович рыбачит, пусть помахивает спиннингом, не будем ему мешать. Пусть ловится рыбка большая и маленькая, а сами мы давайте, не мешкая, переберемся на борт «Светланы», посмотрим, как там идут дела, каково настроение наших путешественников.
За бортом бурлила вода, волны бились о грудь «Светланы», и хотя лодка двигалась чуть побыстрее длинноногого пешехода, но ребятам казалось, что она мчит их со скоростью экспресса. Подумать только — такая удача! Не успели начать путешествие, как уже приобрели собственную посудину, ни от кого не зависимы, свободны, как ветер, плывут по Днепру прямо к морю.
Кесарь не сводил глаз с мотора, прислушивался к его монотонному рокотанью и с видом знатока-механика что-нибудь поправлял, переводил то туда, то сюда регулятор. На каждое такое движение мотор реагировал как живой и тем радовал сердце молодого Кир-Кириковича.
Фред сидел возле Кесаря. Он смотрел, прищурив один глаз, вперед, будто уже видел перед собой безбрежное бурное море или по крайней мере ждал его появления вон за тем изгибом реки.
Миколка растянулся на носу лодки, упершись локтями в тугой рюкзак. И где бы он мысленно ни витал, все равно возвращался к дому.
У него с папой одна и та же судьба — обоим пришлось бежать из дому. Разве там усидишь? Допустим, если б он, Миколка, не дал бы тягу, а пришел домой — еще неизвестно, что бы с ним сделала мать. У мамы первая «педагогика» — за ухо, за волосы... Еще когда папа был дома, все на него кричала: «Возьми ремень, исполосуй ему — то есть Миколке — шкуру, а то я сама собственными руками его задушу!» Папе не хотелось его бить, и за это он терпел неприятности; лучше б уж всыпал. Однажды Миколка попытался вступить с отцом в тайный сговор: «Ты меня бей, папа, только не больно, а я орать стану, мама подумает, что ты исполосовал мне всю шкуру, и не будет злиться на тебя и меня». Папа почему-то не принял этого предложения и рассердился так, что чуть и на самом деле не побил сына.
Пусть теперь мама порадуется: в комнатах сорить некому, сердиться и кричать не на кого... Пусть! Миколка не пропадет... ему и здесь неплохо.