— Я боюсь, к осени не полу-учится. — Она вздохнула глубоко и прерывисто и тут же зевнула. — Тут нет литерату-уры…
Ну вот модем же есть, она вроде какой-то блог завела, чтобы практиковаться, первое время писала про Россию, как бы взгляд со стороны, всякие смешные детали, моменты, но потом охладела как-то, мало кто ей отвечал и читал мало кто — наверное, потому, что все-таки нет легкости, в языке нет легкости, а люди это чувствуют.
— Я чай сделаю. Хочешь чаю?
— Хорошая мысль, — сказал он.
Здешний чай, стоило ему чуть остыть, пускал по поверхности радужную пленку. Если разбить ложкой, она так и плавала, кусками, норовящими соединиться. И пачкала чашки. Наверное, из-за воды, в Америке такого вроде не было.
Он полез в Гугл, набрал «обнаружили объект солнечная система». Действительно. Кто-то вроде наблюдал что-то такое. Но месяц назад, и не подтвердилось.
Он вышел в сени, прикрыл за собой дверь, позвонил Ваньке.
Ванька мялся и подбирал слова, и ему стало неприятно в животе.
— Убежала? — спросил он шепотом.
— Черт ее знает.
Ванька, похоже, злится, что у Заболотных все плохо, — он не умел разбираться с чужими неприятностями. И со своими-то не очень умел.
— Она вроде в санатории. Ну, или не в санатории. Что-то такое. Они звонят туда, выясняют. Но ведь ночь.
— Они тебе перезвонят, когда выяснят?
— Утром, — сказал Ванькин голос злобно, — все утром. Что я тебе, Чип и Дэйл, чтобы круглые сутки на посту?
— А… Алена как?
— В каком смысле? — уже отчетливо сквозь зубы проговорил Ванька.
— Ладно, — сказал он, — ладно. Проехали.
Сложенные одеяла все же были тоньше, чем матрас, сетка врезалась в тело, легонькой Джульке хоть бы хны, а он ворочался, прислушиваясь, но не слышал ничего, кроме шуршанья и тиканья насекомых и слепого шороха листьев за окном. Луна, заглядывающая в окно, раздулась и сделалась багряной, потом побледнела до нежно-розоватой, полупрозрачной, потом укатилась. Если Ригель взорвется и станет светить, как эта луна, это же хрен знает что будет, подумал он, засыпая.
Утром на крыльцо пришел здоровенный кузнечик и умер, было такое впечатление, что кузнечик по каким-то своим причинам сделал это нарочно. Кузнечик лежал, встопорщившись всеми своими шипами и острыми телесными углами, и, как и вся тутошняя жизнь, походил на механизм, сейчас, впрочем, вышедший из строя. Пока Джулька не увидела, он аккуратно подсунул под тельце яблоневый листик и выбросил все это в буйные заросли у штакетника, мимоходом подумав, что там, наверное, уже целое кладбище крохотных мертвых телец, заложившее основу какой-то новой питательной жизни, копошащейся, влажной и неприятной.
Как они тут ухитряются ходить босиком, когда между пальцами продавливается черная жидкая грязь, как избавляются от живых и мертвых насекомых, мышей и тикающих невидимых домашних тварей?
Джулька вышла на крыльцо, вся в бледных мурашках от утреннего холода, и сонно терла кулачком глаза. Даже не девочка-подросток — кроха, заблудившийся ребенок… Кстати, насчет девочки…
Позвонить Ваньке не получалось — он не хотел понапрасну, а может, не понапрасну пугать Джульку, а Джулька все время терлась рядом. Матрас он развесил на турнике, который, видимо, поставил папа Заболотный. Матрас за ночь промок еще сильнее, надо было занести его в дом все-таки. Ну и вонял бы себе сырыми тряпками, тут все воняет, зато бы уже немного просох к утру, а днем бы он его досушил.
Небо было мутное, сизоватое, но он уже знал, что такая дымка на самом деле предвещает хороший теплый день: в какой-то момент она уплотнится, точно войлок, а потом сваляется комками и разбежится, открыв бледное чистое небо. А когда тепло, в саду пахнет смородиновым листом и полынью, и надо бы, кстати, нарвать полыни и бросить ее под кровать — говорят, насекомые ее не любят. Вдруг уйдут загадочные ночные пильщики и он сможет бестревожно спать?
Дождавшись, когда Джулька скроется в деревянном сером сортире в дальнем углу сада, он присел на крыльцо, как раз на то место, где умер кузнечик, и позвонил Ваньке-Каину.
— Ну, как бы непонятно, — сказал Ванька, помолчав, — как бы не могут найти. Серега выехал уже.
— Серега?
— Ну, Заболотный.
— А куда выехал?
Крыльцо было мокрым. Еще не высохло с ночи, черт.
— Сюда, — неохотно ответил Ванька.
Он подумал, что Ваньке вся эта история неприятна еще и потому, что нарушает образ идеальной деревни, который можно впарить доверчивым покупателям.
— Ванька, — сказал он, — а ты во втором своем доме давно был?
— Позавчера был, — Ванька насторожился, — второй этаж там доделать надо. Пол настелить. А что?