— Эля много пропустила, я дам ей темы, чтобы она нагнала, и буду спрашивать отдельно.
Пани Ониклея сказала это больше для порядка. Элька училась спустя рукава и постоянно витала в облаках, и пани Ониклея на самом деле давно махнула на нее рукой. Мама и так хотела на следующий год забрать Эльку из школы. Читать, писать и считать умеет, а что еще надо?
Аника еще немного потоптался, глядя в потолок, словно надеялся увидеть там большие черные буквы, сложившиеся в историю тресковых войн.
— Садись, Аника, — сказала пани Ониклея неодобрительно, — и передай господину директору, что я зайду вечером.
Похоже, подумала Элька, даже у пани Ониклеи терпение лопнуло. Хотя перед паном директором учительница заискивала — он этим летом выделил деньги на ремонт класса.
Аника сжал губы и сел. Аника никогда не жаловался, но господин директор был тяжел на руку, это все знали.
После уроков Элька нарочно задержалась: делала вид, будто что-то ищет в сумке, потом долго натягивала парку и валенки, пока пани Ониклее, стоящей с ключами, не надоело ждать и она не сказала:
— Эля, сколько можно возиться? Если ты себя еще плохо чувствуешь, сиди дома. Я напишу записку твоей маме.
— Не надо маме, — сказала Элька и шмыгнула носом.
На улице она первым делом огляделась и, убедившись, что никого нет, по протоптанной в середке улицы тропке поспешила домой. Вечера, пока она валялась в постели, стали чуть светлее, и сугробы на обочинах, почти в Элькин рост, отливали розовым и сиреневым. Красиво…
— Элька-поломойка! Полоумная поломойка!
Они выскочили из-за угла — Аника, Михась и Гутка, некрасивая, вертлявая девка, которая липла к Анике и старалась ему угодить.
— Я вас что, трогала? — Элька в надежде, что удастся разойтись миром, боком попробовала обогнуть Аникину компанию.
— Трогала, — сказал Аника, кривляясь. — Ты тронула мое сердце! — Он ткнул кулаком в бок Гутку, и та послушно захихикала.
Элька уже почти просочилась, но Михась сунул ей за шиворот пригоршню снега.
— Психическая, — сказал он. — Во, трясется как психическая.
— С психическими мы вот что делаем, — и Аника со всего размаху пихнул ее в сугроб, — это лечит!
Элька, опрокинувшись в снег, дрыгала ногами, снег забился в рот, а за воротом было холодно и щекотно. Она попыталась выбраться, но ее снова опрокинули, она не видела, кто.
— Пусти, — Элька попыталась освободиться, — пусти, дурак! Вот папе твоему скажу!
— Ох, напугала! — сказал Аника. — Пускай твоя мама скажет моему папе. Пускай запишется к нему на прием!
— Мой папка твоего посадит в тюрьму! — крикнула Элька, и Аника так удивился, что ослабил хватку, и Элька выбралась из сугроба. — Вот приедет и вам всем покажет!
— Твоего папу рыбы съели, — сказала Гутка.
— Не-а, — Элька красной рукой стерла с лица снег и сопли, — мой папка — герцог! Я ему напишу, и он…
— Тю, — сказал Аника.
— Герцогская дочка, мерзостная квочка, — приплясывал сзади Михась.
— Дети, что здесь происходит? Почему вы втроем бьете одну девочку?
Элька подняла глаза: перед ней уходили вверх две большие черные ноги. А отряхнув снег с ресниц и задрав голову, увидела поблескивающие стекла очков.
— Здрасьте, господин Матиаш, — пробормотала Элька.
Библиотекарь возвращался с почты, куда раз в неделю, в один и тот же день и час ходил отправлять телеграммы живущим в столице родственникам. Мало у кого были родственники в столице, и библиотекаря уважали. Тем более телеграммы, где он нудно и в подробностях, хотя и без знаков препинания и предлогов, рассказывал о том, что случилось с ним за неделю, стоили недешево.
— Она врет, что дочка господина герцога, хи-хи! — Аника подпрыгивал, под ним в снегу образовалась хорошо утоптанная ямка. — Дочка господина герцога! Ведро и швабра, ведро и швабра!
— Это правда, — сказала Элька и в ту минуту сама себе верила, — моя мама… когда господин герцог приезжал…
— Твоя мамка шлюха, — сделал вывод Аника, — как Анхен и Гретхен. Они втроем дальновизию смотрят, три шлюхи, я знаю.
— Ах ты! — Элька вскочила и кинулась на него, отчаянно молотя кулаками и раз за разом попадая во что-то мягкое. Михась пытался оттащить ее, намотав косу на кулак.
Пан Матиаш, человек крупный, не без натуги развел дерущихся в разные стороны. С неба начал валить мягкий и тихий снег, присыпая выбоины в сугробах.
— У них была любовь, — плакала Элька, размазывая по лицу капающую из носа кровь, — у них была любовь…
— Пойдем, девочка! — Пан Матиаш положил руку Эльке на плечо. — Оставьте ее в покое, вы, маленькие звери. А то я и правда запишусь на прием к твоему отцу, Аника.