========== 1. ==========
*
— Смотри, какой смешной!
Мальчик действительно выглядел довольно забавно: выбритые виски и остатки волос — от шеи ко лбу — тщательно поставленные торчком, этаким «петушиным гребнем». По-детски оттопыренные уши, широкий лягушачий рот. Но главное — голос: высокий, звонкий, но при этом словно бы слегка надтреснутый. Ну и костюмчик — как и у всех остальных: псевдоафриканская юбочка из разноцветных лоскутов поверх белоснежных форменных шорт и две пластмассовых ракушки там, где у женского пола полагается находиться бюсту, а у мальчика обнаружилась только не слишком внушительная грудная клетка. Удивительно, но нелепый наряд, ничуть не мешающий остальным мужчинам из компании аниматоров выглядеть брутальными красавцами, этого делал до ужаса смешным и нелепым, похожим на длинную и нескладную девочку-подростка.
— Дамы и господа, уважаемые гости! — опять резанул по ушам странный, но одновременно и словно бы завораживающий голос. — Сегодня в восемь часов возле «Блю-бара» состоится детская пляжная дискотека! В девять тридцать для взрослых — пенная вечеринка!
Вероника презрительно скривила свой красивый яркий рот:
— Педик! Надо же! Никуда от них не деться.
Данилов поднял на нее от бокала с пивом тяжелый взгляд. Ну вот и первый звоночек! Как-то слишком быстро… Впрочем, ссориться в день приезда совершенно не хотелось, и он в меру сил попытался сгладить ситуацию:
— Да тебе-то до него какое дело? Лишь бы он своих работодателей устраивал.
— Не люблю я… этих, — буркнула, уже очевидно сдаваясь, его спутница. — Пародии на мужиков, бабы с членами.
Данилову почему-то стало жаль неизвестного парнишку: он ужасно не любил, когда вот так, с бухты барахты, начинали гнать на людей, которые тебе ничего, в сущности, не сделали… А еще он — так уж вышло! — ненавидел ярлыки. И, конечно, ссора в день приезда — дело довольно скверное, но… раз уж пошла такая пьянка…
— Можно подумать, что у тебя кто-нибудь из этих мерзких геев жениха увел!
— Можно подумать, у меня есть жених!
Это да. Данилов поморщился. Уже не раз и не два ему как бы мимоходом намекали на необходимость узаконить отношения. К подобному развитию событий готовы были все: и Вероника, и ее многочисленные подруги, и даже родители Данилова. Но только не сам Данилов.
Похоже, предполагалось, что совместная поездка в Турцию станет тем самым поворотным моментом, который наконец приведет все к нужному результату. Солнце, море, безудержный секс, романтика. Черт! Выходит, Данилов сильно лоханулся, когда предложил подруге совместную поездку. Он-то, наивный простак, полагал: море, солнце, фрукты, хамам, жаркий секс под кондиционером – и домой. Загоревшие и отдохнувшие. А может, тайно надеялся именно здесь, у моря, ощутить к красивой женщине, вот уже три месяца находившейся рядом, что-нибудь, кроме бесконечной скуки и изредка, совсем изредка – приступов похоти. При попытке представить, что вот эту мутную дрянь можно попробовать растянуть на всю жизнь, становилось нехорошо.
— Да не переживай ты так, Ника! Посмотри вокруг – сколько интересных мужиков! Вдруг где-то здесь бродит и твое счастье?
Кажется, утешение вышло не очень, потому что Вероника швырнула на стол салфетку, вскочила и, позабыв про недоеденный десерт, рванула прочь – очевидно, в номер: оплакивать свою печальную судьбу.
Рыдать при Данилове она не стала – и правильно сделала: к женским слезам он был абсолютно равнодушен. Даже собственная (любящая!) мать называла его чудовищем. А он и не спорил. Чудовище и есть: что внутри, что снаружи.
«Как отпуск начнешь, так и…» В эту поездку и дальше все пошло по… волнам. И даже не просто пошло, а побежало.
Вот казалось бы: буквально только что Данилов тихо-мирно валялся, точно овощ, на занятом с самого раннего утра лежаке во втором ряду с видом на прибой (и даже полоска влажного от набегавших волн песка была буквально в шаговой досягаемости) и прекрасная, аки наяда, Вероника щебетала рядом о волшебных свойствах хамама и тамошних весьма многообразных спа-процедур, а нынче уже та же, ничуть не менее прекрасная, дева превратилась в натуральную фурию из-за невиннейшей реплики по поводу несвоевременности и, если честно, откровенной тупости покупки шуб на морском побережье. Про то, что это была всего лишь, пусть и не слишком удачная, шутка, порожденная разомлевшим от жары мозгом, Данилов уточнить не успел — на его голову обрушилась натуральная лавина обвинений в жмотстве и прочих горьких упреков. Сначала Данилов слушал и даже вникал в суть предъявляемых претензий с некоторым интересом: ему все казалось, что Вероника вполне способна на что-нибудь оригинальное. Но нет. Он никогда не считал себя особым ценителем языковых изысков, но извергаемые бесконечным потоком банальности его по-настоящему угнетали. Кончилось дело тем, что он переместился в пляжный бар, где с каким-то злобным удовольствием отдал дань не такому уж и мерзкому, как выяснилось, местному пиву.
Вероника не разговаривала с ним почти двое суток. О сексе, разумеется, во время подобной «холодной войны» даже и заикаться не стоило. Казалось, кондиционер в номере кто-то увел сильно «в минус». Данилов чувствовал себя закаленным в боях ветераном, способным спать на голом снегу: на интиме не настаивал и наслаждался тишиной так, что аж самому становилось чуточку стыдно.
А еще он наслаждался ночным морем. Никто не спрашивал его: «Куда идешь?» Не нудил: «Лучше бы на променаде потусовались, там дальше кафешка есть прямо на пляже». Порой молчание — самая целительная штука в мире. И распластавшись, подобно какому-нибудь обломку потерпевшего крушение корабля, на едва колышущейся поверхности волн между звездным небом и его отражением, он никак не мог изгнать из головы крамольную мысль, что в этом тайном романе море — как раз на месте, а Вероника — совершенно лишняя.
Море Данилов любил больше всего на свете: страстно, безумно, до замирания сердца. Однако ему всегда казалось, что объект его пылких чувств не отвечает ему взаимностью. В шесть лет, перед школой, родители отвезли Данилова в Крым, где он едва не утонул, пытаясь самостоятельно научиться плавать. В десять жесточайшим образом простудился, купаясь в июле месяце в Финском заливе. (Правда, среди «тех, кто понимает», до сих пор ведутся жаркие споры: можно ли считать Финский залив морем? Данилов всегда считал.) Впервые отправившись с родителями за границу, в дружественную Болгарию, исхитрился заработать сальмонеллез, от которого его лечили долго и муторно. Каждый год с тех пор, как стал прилично зарабатывать, выбираясь в обожаемую Турцию, норовил то обгореть (чего старательно избегал, намазываясь антизагарным кремом, купаясь в футболке и соломенной псевдоковбойской шляпе, большую часть времени проводя на лежаке под зонтиком и на самые жаркие полдневные часы сбегая в номер), то каким-то образом заработать тепловой удар, то попросту перекупаться и валяться в номере с ознобом, температурой и головной болью. Правда, к концу пребывания приходил в норму, начинал от души наслаждаться жизнью и, возвращаясь домой, целый год, до нового отпуска, видел море во сне и страшно тосковал.
Данилов подозревал, что вся эта повторяющаяся с завидным упорством лажа связана с крайне эгоистическим характером его собственных чувств: он обожал смотреть на море, вдыхать его запах, купаться в волнах, но так и не стал ни моряком, ни рыбаком, ни каким-нибудь… океанографом. Даже служил не в морфлоте, а в ракетных войсках. А между тем общеизвестно: хочешь добиться взаимности — жертвуй ради нее, сука… хоть чем-нибудь.
Так и мучился всю жизнь с краю. Хотя, если подумать, и то — хлеб. Видел сны, летал в Турцию. Чего еще?
Данилову часто доводилось слышать, что отдыхать в Турции для современного продвинутого человека – дурной тон. Потому что есть Ривьера, Майорка, Багамы и что-то там еще. Для любителей экзотики, в конце концов — чуть менее попсовый Тай. На это Данилов обычно делал самую дебильную морду и отвечал по-простому: «А мне нравится». Приставать к Данилову, когда он смотрел вот так, исподлобья, набычившись и даже слегка угрожающе прищурив глаза, никто не рисковал.