— Но однажды, — закончила удивительный рассказ бабушка Божена, — за ним приехала черная карета из лечебницы доктора Филина. Его связали и насильно увезли, признав сумасшедшим и очень опасным для спокойствия нашего города… С тех пор я так и не знаю, что с ним. Я ходила туда много раз не пустили, и даже разговаривать не пожелали со мной.
— Несчастный… — тихо промолвила Нелли.
— Не скажи! — вдруг рассмеялась зеленщица. — Гляди! Вот на этой ветке сидела Птица Счастья — его первая работа! Перья синие, хохолок золотой, а глаза, нет, очи — полны счастья!.. Только очень счастливый человек мог написать такое!.. — И улыбка тут же сошла с её лица. — Говорят, её поймал Марк — чучельник нашего города… Не к добру это ему обернется, скажу я тебе. Ох, не к добру! Многим рискует, глупец!
— Я её выпустила, — невольно призналась Нелли.
— Постой-постой! — воскликнула зеленщица. — Ты к Марку приезжала?! Не ты ли его дочь?
Нелли кивнула головой.
— Прогнал?..
— Сама ушла, — поспешно ответила она.
— Не горюй. Поживешь у меня… Еще прибежит за тобой… — И бабушка Божена ободряюще улыбнулась: — Он — добрый, только пьет много… Мой тоже, Царствие ему Небесное, — пил-пил — и… — она безнадежно мах-нула рукой.
— Я помню его, — сказала вдруг Нелли и встала из-за стола.
— Кого? — не поняла зеленщица. — Криса?
— Нет. Вашего мужа.
— Да Господь с тобой! — перекрестилась бабушка Божена.
Нелли прошлась по комнате.
— У меня такое ощущение, что я здесь уже была… — призналась она. Правда-правда! Только очень давно… Я узнаю каждую трещинку на стене, каждую щель в половицах… И вашего мужа отлично помню.
— Моего мужа!.. — недоумевающе повторила бабушка Божена.
Нелли на мгновение прикрыла глаза, словно прислушиваясь.
— В его имени… звенело лето… — прошептала она. — Его звали… — и выдохнула: — Августом!..
— Верно! — поразилась зеленщица. — Августином!.. — Она тоже поднялась из-за стола. — Чудеса! Может, что ещё припомнишь?.. Ну-ка, скажи, что за этой дверью? — она кивнула на одну из дверей в комнате.
— Чулан! — не задумываясь произнесла Нелли.
— Верно! — подтвердила бабушка Божена. — А в чулане?
— Чей-то портрет… — мучительно вспоминая, про-изнесла Нелли. Кажется… вашего художника…
— Точно! — вскричала зеленщица.
Она поспешила в чулан и после грохотанья старыми тазами вынесла на свет пыльный холст на подрамнике. Протерев его передником, бабушка Божена взволнованно сказала:
— Да, это он! Крис! Мальчишка-волшебник!..
На холсте Нелли увидела портрет неизвестного юноши.
— Подумать только, — сокрушалась зеленщица, — сколько лет прошло! Это была его единственная кар-тина, которая не ожила.
— Почему? — спросила Нелли.
— Кто знает!.. — задумчиво сказала бабушка Божена. — Может, оттого, что два Криса не могут жить на одном свете… А может потому, — горько добавила она, — что первого уже нет в живых… Кто знает!..
— Он жив… — сказала Нелли.
— Откуда тебе известно?
— Сама не знаю, откуда! Чувствую… Или вспоминаю… Не знаю!..
— О, Господи!.. — вдруг прошептала бабушка Божена и, обмякнув, опустилась на стул. — Глаза-то! Глаза!.. Как же я раньше в них не заглянула?!.. Ах ты, беглянка, летунья, шалунья! Здравствуй же!..
ФИРМА «СЧАСТЛИВОЕ ПЕРО»
Экипаж мэра Клариссы в несколько минут перекрыл расстояние от мэрии к дому Марка. Ни она, ни секретарь Филимон не заметили опрокинувшейся тележки бабушки Божены: во-первых, экипаж был закрытым, а во-вторых, и мэр, и её секретарь в мечтах о Птице Счастья витали высоко над городской суетой.
Филимон выпрыгнул из экипажа и галантно подал руку Клариссе.
— Так я и знала!.. — с горечью сказала она, взглянув на бедный дом чучельника. — Такая Птица — и в такой развалюхе!..
Филимон беспомощно развел руками, взбежал на крыльцо, поправил галстук и постучал в стеклянную дверь. Никто не отозвался. Тогда он толкнул её, и она открылась со звоном колокольчика.
— Прошу вас, — любезно сказал Филимон Клариссе, придерживая тугую дверь рукой.
Едва они очутились в мастерской, как с мансарды донесся пьяный голос:
— Это ты, Нелька?!..
— Это мы, господин Марк! — крикнул Филимон.
— Кто там?!.. — рявкнул голос чучельника.
— Э-э-э, мы… по поводу счастливых перьев… — начал было объяснять Филимон, как с мансарды раздалось:
— Пошли вон!.. Кончились перья!.. Были — да улетели!..