Сквозь обезумивший крик девушки, чья чаша боли опрокинулась на дно души и чье лицо сжалось от бесконечной жалости, пробившейся сквозь надломленное сердце, грохнул выстрел.
«Умничка… мое солнышко…» — лишь это успел подумать Синдзи, видя, как руки захлебнувшейся в плаче девушки резко распрямились и начали судорожно сокращаться, как на него переметнулось дуло пистолета, и как из его черного жерла вырвался огненный всполох. И за вспышкой пламени, за громом выстрела, за первым ударом пули он разглядел лицо самой прекрасной девушки, что доводилось видеть ему в жизни.
А затем пришла боль.
Первая пуля — Мисато — впилась сквозь кожу чуть левее основания шеи, переломила ключицу на две части и, отколов кусочек лопатки, вышла через спину наружу.
Вторая пуля — Хикари — угодила в правое предплечье и раздробила кость чуть выше локтя.
Третья пуля — Кодама — рассекла диафрагму и выбила позвонок на пояснице.
Четвертая пуля — Нозоми — пробурила желудок насквозь и вышла из спины.
Пятая пуля — Рицко — разворотила правую почку, словно тухлый фрукт, и увязла в брюхе.
Шестая пуля — Мая — рикошетом от ребра в боку метнулась вверх и разбила левое плечо.
Седьмая пуля — Юки — рассекла гортань и пробила шею вместе с сонной артерией.
Восьмая пуля — Мари — угодила в пах и разметала член вместе с яичками на кровавые ошметки.
Девятая пуля — Маюми — перебила пищевод вместе с бронхами и застряла в позвоночнике.
Десятая пуля — Аоки — углубилась под кожу и раскола таз чуть ниже кишечника.
Одиннадцатая пуля — Рей — пробила основание ребер чуть правее аорты.
Двенадцатая пуля — Аска — прошибла грудь и рассекла часть сердца.
Тринадцатая пуля — Мана — должна была попасть в глаз и мгновенно умертвить мозг, но в этот миг пистолет щелкнул, ознаменовав опустошение магазина. Последняя пуля оказалась украдена ею.
И именно поэтому Синдзи еще находился в сознании, когда его изрешеченное тело вспыхнуло огненным вихрем агонии, оставив разорвавшемуся разуму несколько секунд перед смертью. И именно поэтому, несмотря на ужасающее чувство боли, которого он никогда не испытывал, Синдзи успел расплыться мысленной улыбкой облегчения. В пистолете, что так и продолжала сжимать ревущая, потерянно взирающая на последствия выплеснутых чувств Аска, больше не оставалось патронов, и та теперь не сможет выпустить себе в голову пулю.
Сквозь крик собственного тела — умирающего вполне по-человечески, в муках и ужасе — Синдзи все же смог улыбнуться в последний раз. Пусть его финальный шаг, маленькая и, казалось бы, ничего не значащая мелочь, так и остался незавершенным, но все закончилось, как он хотел. Он нашел смерть от рук лишь того единственного человека, что мог ее причинить, пробив все нерушимые барьеры страха, радости и воли к жизни, найдя одну единственную лазейку через запертое сердце, находясь там с самого начала. И Синдзи был искренне, больше всего на свете рад тому, что его последним взглядом на этот мир будет запечатленное лицо милой и хрупкой Аски, ее пламенного ареола рыжих локонов, кристального блеска слез на щеках и бесконечной глубины чувственных, теперь уже мягких и сильных, словно небо, голубых глаз.
Стены вокруг стали медленно меркнуть. Не погружаться в черную смолу, как это было раньше, а размываться, стираться незримой рукой или, как вдруг осознал Синдзи, отдаляться. У него не оставалось сомнений — теперь он умирал по-настоящему, навсегда, забирая с собой все страхи и тревоги, всю ненависть и отчаяние людей, что на этот раз останутся на той стороне. Боль как-то незаметно иссякла вместе с ощущением тела, этого противного отвратительного куска мяса, что останется гнить там, на поверхности. И Синдзи уже не различал ничего вокруг, кроме трогательно трепетного личика Аски, ее перепуганного и вдруг слегка озарившегося вида, словно осознание только что посетило ее душу, сбросив паутину заблуждений. Она тоже медленно отдалялась, но не расплывалась во мгле, как мир вокруг, а продолжала сиять чистым огненно-голубым заревом, одаряя его самым прекрасным взглядом от самого чистого сердца — мягкого, нежного, робкого, всего за миг переродившегося.