И Синдзи, зачарованно, не в силах вымолвить и слова от столь прекрасного чувства взирая на отдаляющийся облик, вдруг осознал, что это погружался он сам, словно медленно тонул в вязком болоте. Он смотрел на замершее лицо Аски, расплывающееся в ярком свечении словно от ряби на поверхности воды, а сам все это время медленно тонул в непроницаемо черную пучину, уже не чувствуя ни своей плоти, ни боли, ничего вокруг. Со всех сторон его объяла настоящая тьма небытия, встречая своим жерлом где-то в бесконечности на самом дне, медленно расправляя свои пожирающие жизнь жвала, но Синдзи даже не думал сводить взгляда с уже значительно отдалившегося вида Аски, сияющего в этом черном мире единственным ярким греющим солнышком. И тем больнее было видеть, как она все отдалялась и отдалялась, становясь мучительно недостижимее. Ее красота, чистота, боязливость, ее настоящие чувства оставались где-то там, на той стороне мира, и Синдзи все отчетливее ощущал, что теряет тот ласковый и трепетный свет ее души, то невероятное чувство тепла, согревающего его сердце все это время.
И в тот момент он испытал настоящий страх смерти. Может быть, ранее он и не столь сильно боялся ее, готов был встретиться с ней в любой момент, но только сейчас осознал весь ужас ее пришествия. Видя удаляющееся светлое лицо Аски, он понял, что больше всего боялся той утраты, что не несла ему смерть. Теперь он никогда не увидит ее улыбки, не окунется в лазурь ее глаз, не проведет ладонью по мягким пламенно-шелковистым волосам, не прижмет к груди и не насладится биением ее сердечка, раздающегося сквозь их плотно прижатые тела. Он терял ее по-настоящему, навсегда, убитый ею и разорвавший все держащие его узы.
И тогда он забился в черноте опутывающей его мглы, задергался на месте, отчаянно закричал, сокрушенный нахлынувшей лавиной страха и отчаяния, глубокой душевной горечи и боли на сжавшемся сердце. Он плакал и выл, он хватал руками пустоту окружающего вакуума, он пытался дотянуться до той сияющей искорки нежной теплоты далеко в выси, но лишь беспомощно барахтался на месте, словно схваченная могучим водным потоком мошка, а крик его тонул в глухой тишине, не успев вырваться наружу.
Но вдруг, когда разъедающая боль ужаса и утраты почти сожрала иссякающую надежду, краем глаза Синдзи обнаружил алый отблеск прямо перед собой. Неразличимая тонкая нить мерно плыла рядом с ним, покачиваясь в невидимом течении, одним своим концом пропадая где-то в омуте бездны, а другим дотягиваясь до той самой невыносимо далекой искрящейся звездочки, в которую превратилась Аска. И, не веря своим глазам, он в отчаянном рывке вцепился в эту едва заметную прядь, с проблеском надежды обнаружив, что его падение остановилось. И тут же ощутив прилив искренней радости, одарившей глотком свежей силы, всплакнув — теперь уже от отнявшегося сердца, он перенес руки вверх по нити, и стал карабкаться обратно, к трепещущему высоко над ним столь желанному и благоговейному огоньку.
Казалось, что прошла целая вечность, когда сквозь огненные лучики и лазурное сияние стал пробиваться облик все так же оторопело замершей Аски, наконец-то начав приближаться. И за окрыляющим его воодушевлением он не сразу различил тяжесть в себе, будто на обретенное тело вновь стала действовать гравитация, а давление воздуха стало пытаться сжать его в бумажный лист. Чувствуя, как огромный груз потянул его обратно вниз, словно приложенный к груди многотонный камень, Синдзи замедлился, но движения наверх не прекратил. Теперь уже к каждому рывку рук добавлялась неприятная резь, будто натянутая леской под силой тяжести нить впивалась в его ладони, срезая эфемерную кожу с мясом, и в груди, в животе и конечностях вновь стали эхом отдаваться волны чудовищной боли, с которой он покинул свое тело. По мере его приближения к собственной оболочке — мертвой и даже уже перешедшей за грань агонии — ее ощущения возвращались в душу Синдзи, наполняя ту ужасной мукой.
Спустя еще несколько судорожных движений он не смог сдерживать дикого крика от боли. Ощущения, будто с него живьем сдирали кожу, вырывали мясо, обливали кислотой и зажимали в раскаленные щипцы, наполнило пространство вокруг, проникая, сжигая, разрывая его сознание, и Синдзи бешено заорал, забился, заплыл в слезах страданий, но нить так и не отпустил. Сквозь размытый взгляд он мог видеть только расплывчатое светлое облако над собой, до которого, казалось, оставались считанные шаги, но сил преодолеть завесу боли он найти не мог. И тогда он отчаянно взвыл, протянув свою рваную, растрепанную, сочащуюся кровью воплощенную руку к ровной глади над собой.