По рассказам Быкова, его отец в Первую мировую войну попал в плен. Работал в хозяйстве бауэра. И там ему, как уверял отец, жилось намного лучше, чем дома, потом в колхозе. В. Быков писал: «Отец часто поминал свой плен добрым словом, что у меня, вечно голодного подростка, вызывало недоумение и зависть». Рассказы отца, его неприятие советского образа жизни заложили прочный фундамент антисоветизма и в Василии Быкове: «О немцах отец вспоминал только хорошее, даже о жизни во время оккупации». Уже после войны, когда Василий Быков приехал домой на побывку из Николаева и высказал намерение демобилизоваться, отец ему советовал: «В армии хоть трудно, однако кормят. А здесь? Доедим бульбочку — и голод. Как до войны. Теперь на своей полоске не посеешь, не то что во время оккупации. Уже и межи запахали» [10].
Быков воспроизводит спор с Короткевичем в Пицунде, в котором надеялся доказать: «Если бы оккупанты были поумнее, если бы вернули людям землю и их собственность, белорусы, быть может, вели бы себя иначе по отношению к немцам. Скажем, как литовцы, латыши, эстонцы. Как украинцы, наконец. Пахали бы землю, растили детей и плевали бы на бандитскую партизанку. То, что рядом уничтожали евреев, крестьян не очень беспокоило, лишь бы их не трогали!» Таким образом, Быков решал за советских белорусов вопросы межнациональных отношений, заявляя, что выступает от их имени [9]. Но далее он писал: «А ведь тронули, да ещё как!» И как? Быков пояснял: «В этом немцам помогли партизаны — дали основание для всякого рода акций. И запылали хаты, пролилась кровь. В этом деле Гитлер и Сталин были сообщниками. То, что недоделал Сталин в 1930-е годы, жестоко завершил Гитлер в начале 1940-х. Беларусь лежала в руинах. Эпопея возрождения была долгой и трудной» [11]. В. Короткевич как искренний сын и патриот Белоруссии, болеющий за свой народ, его историю и будущее, не был согласен с подобными измышлениями, выводами и аргументами В. Быкова. За это последний обозвал его нецензурной бранью.
К слову, не услышал Игрунов от Быкова и признания о том, как тот попробовал сделать карьеру в армии в качестве политработника. После завершения войны полк, в котором служил Быков, находился в Болгарии. Василий попытался сделать партийную карьеру: согласился стать секретарём комсомольской организации части, рисовал для себя перспективу политработника, планировал вступление в партию, учёбу в училище. Но вмешались случай и пагубная страсть. Завелись деньги и многочисленные друзья-офицеры. Каждый вечер он ходил по ресторанам. В один из таких вечеров, будучи навеселе, в хорошем подпитии, Быков вдруг обнаружил, что кончились деньги. И тут он вспомнил об уже собранных комсомольских взносах, которые лежали в сейфе в кабинете комсорга в полку.
Эти деньги пошли на оплату ресторанного счёта, о чём на другой же день стало известно замполиту. Нельзя сказать, что В. Быкова не мучили угрызения совести, но особенно волновал его другой вопрос: кто сообщил замполиту о его грехе. Ведь после этого происшествия мечты о членстве в партии и карьере политработника рассеялись у Василия, словно туман под порывами ветра. Уже в Гродно в рассуждениях он подчеркнул, что может легко осилить в одиночку пол-литра водки за присест. После этого случая в ресторане к мечте о членстве в партии он никогда не возвращался, а в конце жизни даже радовался этому и гордился свободой от идей [12].
Без подсказки в беседах с Игруновым Быков затрагивал и текущие политические темы. Высказывал нескрываемую вражду ко всему советскому. Одно только имя Сталина и упоминание о коммунистах приводили орденоносца и Героя соцтруда Быкова в нескрываемую ярость. При этом он стремился обосновать родство коммунизма и гитлеровского национал-социализма. Приписал И. В. Сталину высказывания, которые якобы тот произнёс, когда узнал о самоубийстве Гитлера: «Доигрался подлюга! А сколько славных дел мы могли бы совершить вместе…» — «К счастью не совершили! — подытожил В. Быков. — Не всё в мире было разделено между красными и коричневыми, остался свободный мир, который и стёр с карты коричневую половину. Красная пока ещё осталась» [12]. Игрунов не преминул отметить, что поставил В. Быкова в затруднительное положение одним только вопросом об источнике его осведомлённости о подобном высказывании Сталина. Быков смущённо замолчал и быстро перевёл разговор на другую тему.