Я со своей женой, когда она еще ничьей была, знаешь сколько возился. Да, старик, я с ней ужасно сколько возился… Пока уговорил… Очень гордая… Очень, старик…
– Ты разве женат?
– Женат, старик… женат… Она у меня всегда здесь… – Жора хлопнул себя по лбу – Как надсмотрщик… Как цензор… С бабой вожусь, а она, прищурившись, смотрит… И усмехается… Вот какие дела, старик… И я бросаю… Ей никто не нравится… Так что все хлопоты впустую, старик.
– Зачем же ты тогда…
– Она же, как это ни странно, и подбивает меня: «Ищи. Ищи, Жора. Чтобы такая, как я, была. Даже лучше». Вот какая странная история, старик.
– ТЫ ПОЛОЖИЛ ПОД ПОДУШКУ РОГАТКУ.
– Рогатку? Какую рогатку, брат Николай? Ты что, шутишь?
Жора сунул руку под подушку. На лице его была растерянность.
– Никакой тут нет рогатки, старик. Ты еще не проснулся, что ли? Или насмехаешься? Может быть, ты на меня сердишься, старик, а? Не стоит сердиться из-за дамы, брат Николай. Тем более из-за этой. Эта не для тебя, старик. Очень уж серьезная. И ты серьезный. Два серьезных – это скучно, старик. Ей веселый нужен. На что я веселый, и то еле смог ее развеселить, брат Николай. Жизнь у нее неинтересная, брат Николай. Днем – театр, вечером – театр, ночью – театр. Днем и вечером – кукольный, а ночью муж представление дает. Он у нее алкоголик, старик. Почти не спит, как я. Слоняется по квартире, курит, нервничает – водку ищет, которую с вечера спрятал. У него привычка – водку прятать. Спрячет, а потом найти не может. Короче, очень она серьезная от такой жизни. От игры в куклы. Поэтому ей нужен веселый человек. Так что ты, брат Николай, не обижайся. А тебе мы найдем дамочку. Хочешь, прямо сейчас двинем на пляж и найдем. Еще до завтрака найдем. Ты каких любишь – худых, полных, блондинок, брюнеток?
– Никаких.
– Не то обиделся?
– Бывай. Мне к врачу.
– Значит, все-таки обиделся. Ну и дурак, – вздохнул Жора и стал одеваться.
4
У Антонины Петровны было хорошее настроение. Холин сразу определил, что у нее хорошее настроение. На щеках врача горел румянец, глаза поблескивали, губы еле сдерживали улыбку, а лоб едва сохранял нахмуренные, серьезные складки.
– У вас сегодня день рождения? – спросил Холил, дождавшись, пока сестра Яна вышла с какими-то бумагами.
– Откуда вы взяли? – удивилась Антонина Петровна.
– Весь ваш вид говорит об этом.
– Нет. День рождения уже был.
– Тогда я знаю. Вам грозит повышение.
Она быстро глянула на него:
– Кто вам сказал?
– У меня тоже дар предвидения. Могу даже сказать большее. Вам предложили место заведующей отделением.
Антонина Петровна растерялась. У нее сделался растерянный вид. Глаза округлились, парик сбился набок. Холин даже пожалел, что ударился в предсказания.
– Кто же мог…. – забормотала врач. – Никто не знал… Даже Яна не знала…
– Я угадал?
– Почти. Разговор состоялся десять минут назад. Но как вы узнали?
– Телепатия. Я телепат.
– Ладно, телепат, раздевайтесь.
Врач согнала с лица улыбку, поправила парик, нахмурилась и поднялась со стула. Холин разделся и опять ощутил ее дыхание на своем плече.
– Как себя чувствуете?
– Ничего.
– Болей в сердце нет?
– Нет.
– А как спите?
– Сплю отвратительно.
– Одевайтесь.
Она опять уселась за стол. Холин надел рубашку и присел на прежнее место.
– Что – часто просыпаетесь? Не можете заснуть?
– Вы знаете, у меня мешаются сны с действительностью. Получается этакий коктейль из дня и ночи. – Холин никак не мог избавиться от привязавшегося шутливого тона. Вообще у них с самого начала сложились отношения какие-то не такие. Не как у врача и пациента, а как у парня и девушки, которые друг другу нравятся, но не знают, с чего начать. Она, наверно, чувствовала то же самое, все время старалась переломить глупый, ненужный тон. Она хмурилась, делала голос строгим, говорила отрывисто, но все равно ничего не получалось.
– Что это значит – коктейль? Только без шуток. Сон – дело серьезное.
– Снятся всякие приключения, убийства, люди, разговоры… Причем я не могу отличить, где правда, а где сон. Утром просыпаюсь совсем разбитым.
– Снотворные как на вас действуют?
– Еще хуже. Сон совсем приближается к реальности.
Она внимательно посмотрела на Холина, пытаясь понять, в какой мере он шутит. Холин выдержал взгляд. Глаза у нее были серые. Серые и чуть-чуть с голубизной.
– По-моему, вы не совсем серьезны, – сказала Антонина Петровна назидательным тоном. – А между тем при вашей болезни сон, спокойствие – чуть ли не самое главное. Если днем вы себя оберегаете от переживаний, то ночью вы беззащитны.
– Да, ночью я беззащитен, – согласился Николай Егорович. – И что мне делать, доктор? Только не давайте мне никаких лекарств.
– Есть снотворные, которые действуют на вторую фазу сна…
– Ради бога! – взмолился Холин. – Я тогда совсем не проснусь. Так и останусь навсегда среди своих сновидений.
Вошла Яна, стала копаться в бумагах у себя на столе. Она была такая краснощекая, здоровая, что Холину показалось – его обдало жаром, как от раскаленной плиты.
– Вам надо больше гулять, дышать морем… Сгорание усилится… – При Яне голос Антонины Петровны стал официальным, сухим, глаза смотрели мимо Николая Егоровича, губы поджались. Наверное, так представляла себя Антонина Петровна в роли заведующей.
Яна вышла, снова обдав Холина жаром раскаленной плиты. Врач подняла на него свои большие серые глаза.
– Сгорание усилится… – напомнил Холин.
– Да, сгорание усилится…
– Все чепуха, – сказал Николай Егорович. – Сгорание мне не помогает. Дома я иногда гулял до изнеможения, а все равно каждую ночь проваливался в кошмары.
– Вам надо отвлечься, – сказала Антонина Петровна слегка обиженно, ей, видно, не понравилось, что он отверг ее теорию со сгоранием.
– Каким образом? Влюбиться? Это было бы идеально. Новое в терапии: любовь против инфаркта.
Холин вздохнул.
– Увы, для меня – это пройденный этап. От меня, видно, тянет скукой, тоской, унынием. Вчера я пытался завязать отношения с двумя женщинами. С одной я даже был немного знаком раньше. И что же? Первая решительно уходит вместе с моим соседом по палате, которого знает всего два часа, а вторая ведет себя еще более вызывающе: она просто-напросто говорит: «Идите проспитесь, дядечка».
– Вы пили?
– Ну что вы? Разве я могу нарушить ваш запрет?
– Просто эти женщины вам не нравились. Женщины сразу чувствуют, когда не нравятся, и мстят за это. Поищите еще.
– Есть одна женщина, которая мне нравится, но…
– Так в чем же дело?
– Дело в том…
Холин замолчал. Антонина Петровна ждала. По тому, как порозовели ее щеки и забегали глаза, Холин понял, что она догадывается, кто ему нравится.
– Дело в том, что это вы.
– Это исключено, – пробормотала Антонина Петровна, и ее руки зашарили по столу, без всякой цели перекладывая бумаги.
– Почему исключено? Это уже состоявшийся факт, и ничего поделать нельзя. Вы до скольки сегодня работаете?
– До двух, – машинально ответила Антонина Петровна.
– В три часа я вас жду на тропинке, что ведет к церкви. На третьем повороте.
– Но я уже…
– Пусть это вас не смущает. Ничего тут аморального нет. Договоримся считать прогулку терапевтической процедурой.
Холин поднялся и пошел к двери. В дверях он оглянулся. Антонина Петровна сидела вся красная и перекладывала с места на место бумаги.
В коридоре Яна успокаивала очередь:
– Это тяжелый, товарищи, поэтому так и долго. У него инфаркт… Успокойтесь, сейчас всех примет.