– Это ТЫ нарочно. Ты коварный.
– Конечно, – сказал Холин. – Все мужчины коварные, когда дело касается женщины, которая им нравится.
И они пошли по тропинке к морю.
Закат был за горами, и на море уже пала вечерняя тень. Дул постепенно крепчавший ветер, но море волновалось не сильно, небольшие частые волны аккуратно выбрасывались на берег, но они были все в барашках, по всей видимости, ночью надо было ожидать шторм.
– Гляди, гляди! – воскликнула Тоня. – Рыбаки!
В небольшой бухточке, образованной отвесными скалами, верх которых был густо покрыт соснами, стояли четырехугольником сети. В четырехугольнике медленно плыла лодка. Двое рыбаков выбирали из сетей рыбу и бросали ее на дно лодки. Еще двое сидели возле костра, на котором стоял большой закопченный котел. Рыбаки в лодке были помоложе, возле костра же сидел старичок и парнишка лет шестнадцати.
– Я ужасно замерзла, – сказала Тоня.
– Возьми мою куртку. Она страшно теплая.
– Еще чего не хватало! Врач отбирает у больного одежду.
– Я уже не больной.
– Пойдем лучше к костру.
Они подошли к костру. Парнишка не обратил на них внимания, старик глянул исподлобья и продолжал подкладывать в огонь сухие сосновые шишки.
– Здорово, рыбачки! – нарочито весело сказал Холин. – Бог в помощь!
– Здравствуй, коль не шутишь, – буркнул пожилой рыбак.
Парнишка промолчал.
– Погреться можно?
– Жалко, что ли? Грейтесь…
Тоня и Холин присели к костру. Огонь горел жарко, почти без дыма, а черные шишки плавились в белое пламя, исходили теплом Ветер кружил марево над костром, бросал его в разные стороны вместе с жаром, словно вентилятор.
– Вы кто ж такие будете? – спросил старик. – Из санаторных или туристы?
– В некотором роде туристы, – ответил Холин, подумав. Тон, каким было произнесено слово «санаторные», ему не понравился.
– Муж с женой или так?
– Муж с женой…
– Это другое дело, – сказал старик и вроде бы посмотрел приветливо. – А то тут одни санаторные. Шерочка с машерочкой… С вами уже пятые подходят… Что, зачем, да почему, да почем… Вроде бы интересуются, а у самих один блуд на уме. Тьфу! – старик энергично сплюнул. – Противно смотреть. А ведь дома жены, мужья, дети.
– Мы муж и жена, – сказал Холин. – Из Сибири. А детей у нас нет пока.
– Да я не про вас говорю, – сказал старик. – Вас-то я сразу определил, что порядочные. Супругов сразу видно. Вишь, женушка дрожит, а он в одежде расселся.
Холин покраснел, снял куртку и набросил ее на Тоню.
– Да она, батя, сама не хочет.
– Мало ли, что не хочет, – проворчал старик.
– А что, батя, магазин тут далеко? – спросил Холин.
– Зачем тебе магазин? – оживился старик.
– Да погреться купить.
– Не, недалеко… на трассе… Вон по той тропке, и сразу трасса будет. А что, сбегать надо? Так вот Петька вмиг сбегает.
– Да не помешало бы сейчас, – сказал Холин.
– Петь, а Петь, сбегаешь?
Парень, рубивший сучья туристским топориком, деловито сказал:
– Можно сбегать. Отчего не сбегать…
Холин достал бумажник, вытащил двадцать пять рублей.
– Вот, возьмите. Купите две белых и бутылку сухого. Ну из закуски чего-нибудь…
– Закуска будет, – старик кивнул на котел. – Сейчас мальчики привезут закуску…
– Сухое-то зачем? – спросил парень. – Воды хватает.
– Я пью только сухое.
– Больные, что ли?
– Да так… Из принципа.
Парень набросил на плечи голубую яркую куртку и ушел быстрым шагом.
Пришли рыбаки, принесли две корзины, полные разноцветной рыбы, сдержанно кивнули. Старик объяснил, куда побежал парень. Рыбаки опять кивнули, теперь одобрительно, и стали сноровисто чистить рыбу, кидать ее в котел. Тоня и Николай Егорович, притихшие, согревшиеся, молча следили за ними.
Прибежал парень, из карманов его торчали бутылки.
– Еле успел. Закрывалась уже.
Старик заправил уху специями, посолил, попробовал деревянной ложкой с длинной ручкой, кивнул.
– В самый раз.
Потом он достал стаканы, большого толстого леща.
– Не то здесь поймали? – спросил Холин.
– Да нет, товарищ прислал из Ростова. А я ему сушеного черта послал.
– В каком смысле черта?
– Ну, морского черта… Попадается иногда… круглый такой, как блин, с хвостиком.
– Мы его только сейчас убили, – сказал рыбак постарше, с рыжей бородкой.
– Зачем?
– Да он ядовитый. Укусит – болеть будешь. Ну, выпьем, что ли?
– Выпьем…
Бородатый не спеша, бережно стал разливать по стаканам водку. Первый стакан он протянул Тоне. Та взяла, понюхала, сморщилась, но ничего не сказала.
– Может, сухого? – спросил Холин.
– Я воду, хозяин, не пью, – сказала она хриплым голосом, подражая слесарям-сантехникам.
– А мне можно?
– Только глоток вина.
– Ну и жестокая. А сама…
– Последние денечки… Погуляю уж.
Бородач неодобрительно покосился на Холина.
– А ты чего?
– Жена не разрешает.
– Ишь ты… молодая, а строгая. Выпил, что ли, свою цистерну?
– Выпил.
– Ну тогда сиди.
Рыбаки опрокинули стаканы, стали не спеша закусывать лещом, разорванным на куски крепкими руками старика. Тоня тоже сделала несколько глотков, достала из кармана мятную конфетку, стала сосать.
– Откуда же вы такие симпатичные будете? – спросил бородатый.
– Из Сибири они. Туристы, – ответил за Тоню и Холина старик.
– С каких мест?
– Красноярский край, – сказал Холин.
– Далеко забрались.
– Прилично.
– В городе али как?
– Село… небольшое село такое в тайге. Село Медвежье…
– Ишь ты… Название-то какое вкусное Ну и что, встречается хозяин?
– Бывает. Сейчас, конечно, поменьше стало, а раньше прямо в поселок забредали.
– Как насчет рыбки? Осталась?
– Рыбка пока осталась.
– И лосось?
– И лосось… Чего ж… Ежели потихоньку…
– Лосося я уважаю. – Бородатый рыбак мечтательно пошуровал палкой в костре. – Ну, а зверюшки там разные: соболь, куница, белки?
– Встречается, – сказал Холин. – Только подальше надо уходить. Ноги крепкие нужны.
– Ноги у меня крепкие, – задумчиво, как бы про себя пробубнил рыбак. – А хозяйке нравится Сибирь? Чего молчишь, симпатичная? Небось надоела глушь?
– Нет, отчего ж, – сказала Тоня весело. – Очень даже нравится. Такая изумительная природа. Ягоды, грибы, свежатина всегда на столе. Наш домик прямо на берегу речки стоит… Утром выйдешь – красота неописуемая… Туман над речкой стелется, тайга шумит… У нас лодка моторная есть. Каждый вечер на прогулки ездим… Километров за сто… Дом большущий, светлый, сосной пахнет… И огород хороший… Все у нас свое… А в палисаднике я георгины развожу. Я люблю георгины.
По мере того как Тоня рассказывала, бородач мрачнел все больше и больше.
– Да, – сказал он наконец. – А мне вот на юге не нравится. И климат жаркий, и работа какая-то несерьезная, игрушечная. План: двадцать килограммов рыбы. Ну что это за план? А главное – дух здесь праздничный. Люди едут отдыхать, едут как на ярмарку: веселые, нарядные. Одни уезжают, другие приезжают, а дух остается. Праздник хорошо на день, два, а целый год праздник – это уже расслабляет, лишает работоспособности, желания чего-нибудь достичь… Сибирь – это совсем другое. Сибирь делает человека твердым, волевым, самостоятельным. Да и притом, честно говоря, боюсь я здесь спиться. Кругом цистерны вина, туристы каждый твой шаг стерегут, за паршивого бычка десятку суют. А деньги дурные водки просят. Деньги-то, они хоть и говорят, что не пахнут, а на самом деле рубль рублю рознь. Трудовой рубль – он на полезные дела идет, а левый всегда на водку да на баб – простите, симпатичная, за выражение, к вам это не относится. Отец мой сибиряк. На войне погиб. Вот, наверно, в крови и осталась тяга к Сибири. Плюнул бы на все да уехал. Дом вот только держит. У меня дом здесь хороший, виноградник, море рядом А вы как, симпатичные, к югу относитесь?
– Я положительно, – сказал Холин. – Я море люблю. Я человек по характеру серьезный, а море меня размягчает, делает веселым.