И снова вверх… Выбросить левую руку вперед, затем правую, правая нога к животу, левая к животу… Судорога во всем теле, дающая движение телу… И снова левая рука цепляется за холодные грязные ступеньки…
Прошел, может быть, час, может быть, два – Холин не имел представления о времени, – пока, наконец, впереди не зачернела знакомая, обитая дерматином дверь с никелированной ручкой и коричневой кнопкой звонка сбоку… Когда-то он нажимал эту кнопку, взволнованный, радостный, ощущая силу, бодрость, энергию от предстоящего свидания… Теперь он полз по стене корявыми руками, цепляясь за каждый выступ штукатурки, срывая ногти, падая с глухим стуком опять на колени… Отдыхал, скорчивался под дверью, как собака, которую переехала машина, стараясь собрать побольше сил, потом опять карабкался вверх.
И вот палец добрался до коричневой кнопки, звенит пронзительный, настойчивый, такой знакомый, родной звонок. Подольше, только подольше жать на кнопку… Жать, пока хватит сил…
Теперь можно лежать… Лежать и смотреть вверх…
Только бы не закрылись глаза… Он хочет перехватить ее взгляд, чтобы успеть своим взглядом потушить в ее глазах ужас, отвращение, успеть попросить прощение…
Холин лежит на знакомой, уютной, мягкой кровати. Его грудь залеплена горчичниками, рот приятно холодит после мятного чая, голова повязана мокрым полотенцем. Рядом стул с пузырьками лекарств, аппаратом для измерения давления. Рука Холина в теплой, нежной, надежной ладони.
– Сейчас тебе станет легче, – говорит Тоня едва слышно, склонившись к нему. От нее пахнет еще ночным теплом, непроснувшимся телом, мятой, валерьянкой и слегка сигаретным дымом.
«Он курит, мерзавец…»
– Спасибо, – шепчет Холин. – Ты сильно злишься на меня?
– Ну что ты, милый… – она гладит его по волосам. – Тебе нельзя пить… Я же тебя предупреждала…
– Я летал в Кишинев…
– О боже… Зачем?
– От тебя… Улетал в Кишинев, а попал прямо в твою кровать.
– Ты очень впечатлительный.
– Влюбленный.
– Все равно тебе нельзя пить. Ни грамма. Обещаешь?
– У меня инфаркт?
– Надо снять кардиограмму… Но я думаю, нет. Просто приступ.
Дверь в коридор закрыта. Там горит свет и кто-то ходит. Холин слышит, как скрипят половицы, и видит на матовом стекле черный взлохмаченный профиль с сигаретой в зубах.
– Это ОН?
– Да…
– Психует?
– Да так… Ты появился очень неожиданно.
Силуэт на стекле замер. Видно, Натуральный доцент прислушивался к тому, что происходило в комнате.
– Что ты ему сказала?
– Не надо, милый, забивать голову чепухой.
– Ты сказала, что не знаешь меня? Извини… я задаю бестактные вопросы. От меня сильно разит?
– Не очень.
– Тебе надо на работу?
– Лежи. У меня еще есть время.
– Не убирай руку… Мне так легче…
Силуэт на стекле снова задвигался. Дым от сигареты был отчетливо заметен – видно, Натуральный доцент сильно нервничал.
– Он не верит тебе, – прошептал Холин, сжимая ее руку. – Тоня…
– Что, милый?
– Я, знаешь, о чем думаю?
– О чем, милый…
– Правильно ли мы поступаем?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты выходишь за него замуж не любя… Чтобы работать для счастья человечества…. И жертвуешь своим личным счастьем… Но ведь счастье человечества складывается из счастья отдельных людей… А ты свое загубила… И мое тоже… Два счастья ради одного, пусть и большего, чем наше с тобой… Правильно ли?
– А как ты считаешь?
– Я подчинился тебе… Я простой человек… Решать тебе… Хотя ты уже решила…
Холин подождал, но она ничего не сказала.
– Ладно… Не хмурься… Я не буду больше… Тоня…
– Что, милый?
– Сюда нельзя вызывать «скорую».
– Почему?
– Ты знаешь почему… Знаешь, как мы сделаем… Сейчас я позвоню к себе в палату… Жоре… Пусть он заберет меня отсюда… Он все знает, но ты не бойся, он отличный парень, не проболтается… Мы дойдем до ближайшей скамейки, и он вызовет «скорую»… Они мне все сделают… и кардиограмму снимут… Тебе не надо путаться в это дело. Пойдут разговоры… Тем более от меня разит как из пивной бочки… Не спорь. Так будет лучше. Видишь, как я хорошо придумал? Значит, я еще гожусь на что-то. А ты иди на работу. Тебе пора.
Тоня наклонилась и поцеловала его в губы.
– Какой ты замечательный, милый…
– Принеси сюда телефон.
Несколько секунд Тоня колебалась, потом встала и вышла. В коридоре послышался невнятный разговор, причем Натуральный доцент разговаривал повышенным тоном; Тоня говорила тихо и быстро, и доцент успокоился, снова заходил по коридору. Вошла Тоня с аппаратом, волоча черный шнур, прикрыла за собой дверь.
– Куда тебе, милый?
– Ставь сюда.
– На грудь нельзя. Давай я наберу номер.
– Два восемьдесят семь.
Она набрала номер и поднесла ему трубку. Холин услышал голос дежурной:
– Алло… Алло… Пятый у телефона.
– Говорит Холин… Из тридцать шестой комнаты… Здравствуйте, Галина Иосифовна.
– Привет, голубчик.
– Узнали?
– А как же не узнать? Известный полуночник. Куда тебя занесло? Уж не из вытрезвителя ли звонишь?
– Почти что. Как, Галина Иосифовна, у нас все в порядке?
– Да вроде бы пока, славу богу.
– Мебель цела? Никто не поджег?
– Типун тебе на язык!
– Галина Иосифовна, я вас очень попрошу пригласить к телефону моего соседа Жору.
– Да откуда ты звонишь, голубчик?
– Из Кишинева.
– Ишь, шутник… Все шутишь… Гоняешь старуху…
– Так я ж некурящий, Галина Иосифовна. А некурящим все можно.
– Ладно уж, – смягчилась дежурная. – Сейчас позову.
Скоро в трубке загудело:
– Привет, старик! Ты откуда?
– Спишь?
– Жду тебя. Будильника-то все нет.
– Как дела?
– Скверно, старик. – Жора понизил голос. – Приехал ее муж из Владивостока. Как почувствовал что, дьявол… Теперь я полностью за бортом, брат Николай… А тут твоя Мальвина ходит следом, плачет. Может, жениться на Мальвине, а, старик? Качать будет, будильника не надо покупать. Как ты считаешь, старик?
– По-моему, она хорошая баба и любит тебя…
– Еще бы. Да… надо подумать… А ты что, в историю какую подзалетел?
– Немного есть, Жора… Чуть-чуть… Ты сможешь приехать за мной?
– Приеду, если ты потом посидишь часок, пока я посплю.
– Идет, Жора.
Холин назвал адрес. Жора присвистнул в трубку.
– Квартира… Муж застукал?
– Вроде этого.
– Да, старик, ты даешь, – уважительно сказал строитель. – Тихоня тихоней, а вот какие номера научился откалывать. Может, мое влияние?
– Может быть.
– Ну, бегу. Бить не будут?
– На всякий случай попроси у Галины Иосифовны ведро и надень на голову.
– Лады…
Холин положил трубку. Тоня улыбнулась.
– Хороший парень?
– Очень. И плюс мужская солидарность.
– Ты отвернись, ладно? Я оденусь…
– Ладно… Ты стала щепетильной…
Холин отвернул голову к стене. Она торопливо шуршала платьем, скрипела дверцей шкафа…
– Можешь…
Николай Егорович посмотрел на нее. Строгий синий костюм, белая блузка, лакированные черные туфли…
– Прямо делегат Всемирного конгресса здравоохранения… Я не видал этот костюм.
– Ты еще многого не видел, милый.
– И не увижу…
Она подошла к нему, наклонилась, взъерошила волосы.
– Милый… Я НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА.
Он посмотрел ей в глаза. ОНА ВСЕ УЖЕ РЕШИЛА, подумал Холин, ЭТО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПРИЕМ. УСПОКОИТЬ, СНЯТЬ БОЛЬ В СЕРДЦЕ У БОЛЬНОГО. ОНА ХОРОШИЙ ВРАЧ. ПРОСТО МОЛОДЕЦ.
– Как ты себя чувствуешь, милый?
– Хорошо.
Силуэт с сигаретой напряженно застыл на самом краю стекла. Но Натуральный доцент наверняка ничего не слышал: они разговаривали почти шепотом. Наверно, это-то и волновало жениха еще больше.
– Сердце болит?
– Немножко жжет. И спать хочется. Но это ведь здорово, когда хочется спать? Значит, выздоравливаю. Или есть другая теория?
– Другой теории нет. Я тебе дам еще таблетку валидола.