Романов прицелился и, зная, что это не причинит Алисе даже царапины, разглядев ее лицо на мушке прицела, мягко спустил курок. Последнее что он увидел на Земле – это молниеносно возникшие над ним и Алисой прозрачные сферы, пулю, воткнувшуюся в сферу Алисы, любимые темно-зеленые заплаканные глаза и, исказившийся неслышным криком, рот, который он так жадно целовал когда-то.
Глава 30.
В палатке было нестерпимо душно. Алексей открыл один глаз и поднял левую руку, чтобы взглянуть на часы, и с трудом разглядев циферблат, он тут же расслабил руку настолько, что она шлепнулась на пол, словно у тряпичной куклы.
«Половина седьмого, а уже пекло, блин!»,– стирая с лица пот и не открывая глаз, подумал Романов. Пошарив под простыней в поисках бутылки с водой, Алексей нащупал горячую ладонь Алисы.
« Так, воды, похоже, нет, зато красота моя вот она!»,– эта мысль сразу же поборола в Алексее дремотную леность и жажду, заставив его прильнуть всем телом к Алисе.
Ланская тоже давно не спала из-за духоты и гораздо раньше Романова обнаружила отсутствие воды, но, как и он, находясь во власти ленивой и томной неги, ждала, когда он проснется, чтобы тот напоил обоих.
– Привет!– нежно прошептал Алексей на ушко, обнимая со спины Алису, лежащую на боку.
– Привет! Ты зубки не чистил. И твоя девочка хочет пить,– промурлыкала Ланская, пытаясь выскользнуть из объятий Алексея, уперев локоть в его живот.
– Так и ты не чистила,– проигнорировав просьбу Алисы, ответил, улыбаясь Романов, непринужденно отводя локоть, и его ладони оказались на ее груди и животе, а губы прильнули к шее.
Желтая палатка закачалась, как при порывах ветра, на фоне зеленых изогнутых пицундских сосен, растущих на каменистой круче, омываемой прозрачно-синими волнами. Минут через десять, палатка приняла статичное положение, и из нее показалось мокрое и красное щетинистое лицо. Романов нагишом вылез из палатки и, подняв пятилитровую пластиковую баклажку, обливаясь, жадными глотками утолял жажду. Напившись, он нырнул обратно, прихватив воду для своей «девочки».
Завороженно постигая простую истину, Романов не мог наглядеться на обнаженную Алису, которая в отличие от него, мелкими глотками пила из неудобной бутыли. Ему вдруг захотелось, чтобы к этой нежной груди прикоснулись губы его ребенка, явившегося на свет из ее лона, чтобы эти изящные руки баюкали их общее с ней чадо; чтобы ее открытого красивого лица и их, несомненно, очаровательного малыша, никогда не коснулась тень печали. К Романову пришла пусть и запоздалая, но настоящая мужская зрелость.
Ланская, не догадываясь о духовном становлении своего, невесть откуда взявшегося на ее голову, мужчины, с интересом и задором смотрела в его черные глаза, заполнившиеся нежностью и обожанием. Романов не выдержал заигрывающего взгляда Алисы и потянулся своим лицом к ее.
– Иди зубы чисти, неряха! Пока не умоешься, не подходи,– убирая от лица бутыль и, показав Романову язык, сказала Ланская.
Романов чмокнул ее в лоб, несмотря на попытки увернуться от его губ, и все тем же «аполлоном», вылез из палатки для восстановления, требуемой Алисой гигиены. Соорудив умывальник из полуторалитровой бутылки воткнутой между сучьев сосны, Алексей, как в детстве, не желая тратить лишней секунды на умывание и чистку зубов, кое-как справился с «поставленным заданием». Он хотел было уже вернуться в палатку, но повернувшись к морю, застыл в благоговейном восторге, не смея даже позвать Алису, чтобы не нарушить это таинство рождения нового дня и, как ему хотелось верить, новой жизни.
Перед ним открывалась, простиравшаяся далеко за горизонт, синеющая бездна, смешивающаяся где-то там, где вода изгибалась вместе с изогнутой поверхностью планеты, с пыльно-розовыми облаками, с бескрайним красно-золотым заревом, отраженных от моря лучей восходящего солнца, с расходящимся во все стороны от светила переливающимся перламутром. Море и небо, слившись воедино и стерев горизонт, казалось, подталкивали огненно-желтый шар занять свое верховенствующее место над всем, что было вокруг. Воздух был пронизан золотом и сквозь него: краски морской зари, белый скалистый берег, врезавшийся острыми клиньями в море, зеленые полосы сосновых крон на нем, были чем-то настолько радующим и переполняющим душу, что на несколько минут в ней не осталось ничего, кроме этой удивительной красоты.
Алексею захотелось сделать для Алисы что-нибудь необыкновенное, под стать своим зародившимся девственно чистым чувствам, точно родом из добрых сказок. Романов не переживал, чем покажется банальный «крабик» или ракушка для этой зеленоглазой нимфы. Ему совершенно необходимо было преподнести какой-то дар к ее божественным ногам, ведь через неделю эти ножки окажутся в далеком Челябинске, и теперь решено – туда он отправится вслед за Алисой. И спустившись на дно морское, Алексей передвигал камни в поисках крабов и выискивал ракушки побольше, да покрасивее. Выловив-таки краба, размером чуть больше циферблата своих часов, и отыскав такого же размера ракушку, он довольный собой, поспешил удивить свою Афродиту.