В руках Хавроньи Никитичны появился большой православный серебряный крест, украшенный крупными красными александритами по одному на каждую сторону. На столе была открыта старая, с истрепанным корешком, сдвинутым от центра, книга Священного писания.
– Боже великоименитый, творяй чудеса, имже несть числа,– окрестив воду знамением, Хавронья Никитична услышала как рыжий разбойник громко и страшно зашипел. Изогнувшись дугой и вздыбив шерсть, став похожим на большой огненный шар, кот с ужасными подвываниями выскочил из хаты.
– Господи прости! – яростно прикладывая пальцы, собранными в горсть, поочередно сначала ко лбу, затем к пупу, к правому и левому плечу, Хавронья Никитична прочла про себя «Отче наш» и лишь после этого громко продолжила.
– Прииди к молящимся рабам Твоим, Владыко!– снова осеняя крестом корыто, она вздрогнула, услышав как на улице надрывно закричал петух.
– Поели Дух Твой Святой и Освяти воду сию, и даждь ей благодать избавления и благославления Иорданова! Сотвори ю источник нетления, освящения дар, грехам разрешение, недугов исцеление, бесам погибель, противным силам неприступну, Ангельския крепости исполнену! – в третий раз, окрестив посудину, Хавронья Никитична услышала, как задребезжали стекла в оконных рамах и раздался громовой раскат прямо над крышей.
Святый Боже! Святый Крепкий! Помилуй нас!– запричитала испуганная старушка, но набираясь смелости глядя на икону продолжала. – Яко да вси почерпающий ю и приемлющий от нея имеют на очищение души и тела, в изменение страстем, во оставление грехов, в отгнание всякого зла! – дом снова сотрясли, словно пушечными выстрелами, звуки разбушевавшейся грозы.
– Да отымется всяка нечистота, да избавит от всякого вреда, неже да выдворяется дух губительный, да отбежит всякое мечтание и навет крыющагося врага. Яко да благославися и прославися имя Твое, Отца и Сына и Святого духа ныне и присна и во веки веков. Аминь! – последние слова Хавронья Никитична прокричала, пытаясь услышать собственный голос сквозь оглушительный рев стихии. Последний раз, перекрестив воду, она положила крест на дно посудины и вышла во двор.
Бледный рассвет утонул в черно-синих низких облаках, и загостившиеся сумерки снова набросили на степь свой серый саван. Всполохи грозы, обходя стороной поселок, были видны уже далеко за холмами, к которым если идти пешком будет с полдня пути. Не проронив ни капли грозовой фронт все продолжал недовольно рокотать, сотрясая воздух гулкими взрывами. Хавронья Никитична озабоченно вглядывалась в этот небесный катарсис, но с водой, кажется, темная облачная рать расставаться не спешила.
Знак, конечно, ей был недобрый, но поддаться суеверию значило усомниться во всепобеждающей вере в Господа своего всемогущего. Потому склонив голову и прочитав заступническую молитву, она скрестила руки на груди и стала ждать.
Хавронья Никитична повернулась лицом к дороге и, напрягая зрение, высматривала, не едет ли кто, но вокруг не было ни души. Вытирая кончиком завязанного под подбородком платка, слезящиеся большие карие глаза с воспаленными веками, она, снова разволновавшись, неосознанно осеняла правой ладонью дорогу, водя ей как бы по кругу.
Ей вспомнилась война, и ее скуластое морщинистое лицо с крючковатым носом на миг омрачилось. В ту страшную пору во фронтовом госпитале под Сталинградом Хавронья Никитична познакомилась с Раисой Васильевной, и именно ее сейчас ждала бывшая монахиня. Во время войны обе они были медсестрами, и как оказалось, их родители были родом из одного села. Очень сблизившись с тех пор, Хавронью Никитичну та почти каждую неделю навещала, помогая по хозяйству и скрашивая одиночество, несильно, впрочем, тяготившее старую послушницу.
Но сейчас у Раисы Васильевны случилась беда. Меньше двух месяцев назад у нее родился внук с врожденным недугом, врачи, кажется, поставили «порок» сердца. С того момента они виделись однажды и очень мельком. Раиса Васильевна вкратце рассказала о постигшем их семью несчастье, и взяв трехлитровую банку «свеченой» воды, второпях уехала в город к недавно родившей дочери. Из короткого разговора Хавронья Никитична уяснила, что Раиса Васильевна очень желала окрестить внука, но категорически против этого была ее дочь Маруся.
У Хавроньи Никитичны была еще твердая память и абсолютно трезвый рассудок, но, сколько ни старалась, она не могла вспомнить, кем же работает Маруся.