Запах амбры и ладана, и тонкий трудноразличимый чего-то животного – может мускуса или жира, торжественные приготовления и сакральная таинственность момента подталкивали Алису проникнуться чудесным смыслом Таинства. Она пришла, подготовившись к обряду, досконально его изучив.
Церковнослужители зажгли свечи на аналое возле купели и стали одевать поручи на Епископа. Глядя на дрожащее пламя свечей Ланская представила средневековую Русь: набожных далеких предков, собравшихся в этом храме, их священный и благоговейный трепет перед каким-нибудь Первопрестольным празднеством. И наконец, всей душой она ощутила свою принадлежность к этому Великому телу Православной церкви, к этой вере, за которую ее пращуры пролили реки своей крови. Смутный восторг и верность своего выбора неуклонно подводили Алису к душевному раскаянью и освобождению ее гнетущегося духа от злодеяний чужих и собственных, к душевному осознанию, что Бог – есть любовь.
– Благославенно Царство Отца, Сына и Святого Духа, ныне, и присно, и во веки веков,– громогласно запел дородный Батюшка.
– Аминь,– затянул хор певчих.
– Миром Господу помолимся,– гнусавым голосом подхватил Дьяк.
Начало Таинства для Алисы стало столь неожиданным, что та вздрогнула от этих громких песнопений и лишь смущенно оглядывалась вокруг.
Со всеми адептами произошло что-то странное, еще минуту назад все с негодованием озирались по сторонам и исходились желчью и злостью, а теперь в глазах каждого из них был покорный фальшивый испуг и такое же фальшивое благоговение. Стараясь вернуть то благостное ощущение умиротворенности и веры, Алиса перестала рассматривать крещаемых и сосредоточилась на словах Евхаристии.
– О том, чтобы ниспослано была благодать избавления, благославления Иордана, Господу помолимся.
О том, чтобы пришло на эту воду очистительное действие пресущественной Троицы, Господу помолимся,– через нос все гнусавил Диакон, поправляя свою скуфью на аналое возле открытого священного писания.
Быть может, в его заученном речитативе, и не было столь явного намека на рутину, но и подобающего праздничному Таинству радостного рвения или хотя бы искренней осмысленности Алиса не почувствовала. Ланская с надеждой взглянула на Батюшку. Оттопырив верхнюю губу, уже без митры на голове, священник, помахивая кадилом, обходил по кругу купель, глядя куда-то перед собой. Важно надувая щеки, он иногда искоса поглядывал на свою будущую паству. Алиса обреченно посмотрела на родителей и разглядела в их глазах все ту же фальшивую пелену, они были заняты лишь своевременным осенением себя крестным знамением, как впрочем, и большая часть присутствующих в баптистерии.
Безвольно опустив руки, Ланская широко распахнула глаза и умоляюще смотрела вверх на Богородицу с Христом на руках. Внутри Алисы вместе с предчувствием какого-то гадкого недоразумения поселился страх, беспричинный и абсолютно аморфный.
И вдруг этот младенец с печальными и умными глазами, глядевший на Ланскую с фрески, покинул свой хлев, окруженный волхвами, направившись к ней навстречу, проделывая свой страшный и предрешенный земной путь. И вот он уже красивый юноша, длинноволосый и стройный, входит в коричневые илистые воды пустынной реки. Вот является он народу и творит свои чудеса. И наконец, изуродованный и истерзанный восходит на Голгофу, волоча свой ужасный крест. Он смотрит все тем же взглядом младенца с фрески, но уже прибитый к кресту, и все это сделано ради нее, ради Алисы. Его жертва безмерна, но чего же тот хочет взамен? Его взгляд больше не печален – он пронзает и видит насквозь, его взгляд умоляет верить…
Верить не обращая внимания на весь этот фарс, придуманный и разыгранный людьми, верить несмотря на духовную нищету и скверну, несмотря на глупость, фарисейство и алчность, царящие вокруг. Он просит верить в его любовь, в любовь заполняющую каждую частицу этой Вселенной…
– О том, чтобы вода послужила ему купелью возрождения, и прощения грехов и одеждой нетления, Господу помолимся.
О том, чтобы Господь Бог услышал голос нашей молитвы, Господу помолимся,– начиная вскрикивать в конце каждого стиха, Дьяк вывел Алису из ее странного видения.
Опустошенным и бессмысленным взглядом Алиса уставилась на купель, откуда-то зная, что именно сейчас произойдет то, что навсегда укоренит в ее душе страх и сомнение.