По толпе прокатился недовольный ропот, а затем раздался сдавленный смешок. Епископ, подняв левую бровь, неодобрительно повел поверх голов, а Дьяк, подкатывая глаза к потолку, продолжал, как ни в чем не бывало, читать молитву.
– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже твоею благодатию. Пресвятую, пречистую, преблагославенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянув, сами себе и друг друга и весь живот нашу Христу Богу предадим,– монотонно оборвав концовку, Диакон перевел глаза с потолка на Батюшку.
– Тебе Господи,– тоненько запел хор.
Вдруг по цепочке от выхода из баптистерия к купели донеслось, что кому-то плохо и собравшиеся в конце полукруглого зала недовольно загудели, а кто-то уже в голос смеялся. Батюшка ринулся к источнику всеобщей сумятицы, и протиснувшись своими тучными телесами сквозь крещаемых, оказался возле седого немощного старика.
Его кривые и иссохшие старческие ноги были облачены в широченные и длинные до колен трусы, в которые была заправлена, тоже не по размеру большая, нательная рубаха. Выпирая из трусов огромным пузырем, рубаха просвечивалась сквозь трусы, темнея вместе с ними влажной линией от паха до колен,– старик обмочился. С ним не было сопровождающих, и он беспомощно озирался, потряхивая почти лысой головой с редкими пучками седых волос на затылке.
В глазах старика было искреннее раскаяние и мольба. В силу возраста, наверное, он не понимал что происходит, и чем привлек всеобщее внимание. Сообразив все же что с ним что-то не так, он стал, заискивающе улыбаясь, заглядывать каждому в глаза, и с наивностью ребенка пытался угадать, чем развеселил до того почтенную публику.
Ланская, поддавшись всеобщему любопытству, сделала несколько шагов вперед в сторону выхода. Разглядев и старика, и ухмыляющихся рядом с ним адептов, она зажмурившись отвернулась, сообразив для себя в чем причина всего конфуза.
Батюшка вернулся к аналою и подозвал к себе дьяка и одного из певчих. Шепотом задав Дьяку несколько вопросов, Епископ после отдал короткое поручение служке, и тот очень торопливо зашагал к выходу. Из короткого разговора Алиса смогла расслышать только, что больше нательных рубах нет и мыть беднягу – старика негде. Через минуту в баптистерий вошли два дюжих охранника и, подхватив под руки, вынесли безропотного старика вон.
Священник подошел к купели, держа в руках огромное золотое распятие.
– Велик ты, Господи, и дивны дела твои, и никакое слово недостаточно для воспевания чудес Твоих,– поставленным громким голосом начал Батюшка молитву ко всеобщему одобрению растревоженных инцидентом со стариком крещаемых.
Трижды повторяя начало молитвы, Епископ размашисто крестился, а за ним и все присутствующие в крещальне.
Алиса же замерла, и вся ее поза и угасающий душевный огонь, говорили о замкнутости и отчужденности. Не глядя никому в глаза, Ланская чувствовала, что в зале вновь воцарилась эта фальшивая набожность. Ее сознание лишь краем зацепило мысль о том, что фальшь эта вызвана страхом и неумением полностью открыться и раскаяться. Но ее мучил другой вопрос: вошла бы она в купель после старика, смогла бы она перебороть свою брезгливость и отвращение ради спасения своей души? И несколько секунд сомневаясь угнетаемым состраданием рассудком, она утвердительно и категорично ответила себе – нет!
Вдруг у Батюшки зазвонил где-то в подряснике мобильник. На секунду замешкавшись, он глядя на Дьяка и продолжая песнопение уже вместе с ним, с большим трудом вытащил из одеяния телефон. Отвернувшись как можно от большей части присутствующих, он замолчал и поднес к уху трубку. Через секунду помрачнев, Батюшка беззвучно процедил губами: «Как умер?»
Только Ланская в этом зале смогла прочесть по его мимике этот вопрос и догадаться, что речь идет о старике. Снова подхватив слова молитвы, читаемые Диаконом, Священник невозмутимо продолжил Таинство.
« Господи! Что за трип!?»,– Алису, словно бичом ударила эта мысль о странной несообразности происходящего, и она готова была зарыдать.
Все священнодействие разом превратилось для нее в противоестественный абсурд, нелепый сон, – и Ланская кинулась было прочь. Но поймав умоляющий и растерянный взгляд матери, словно у того умершего старика, Алиса остановилась и нерешительно вернулась к купели…
Новокрещенная Калиса вместе с отчимом и матерью, сидела в уютном ресторане недалеко от того самого красивого храма, в коем ей и было взято новое имя в честь мученицы Калисы Коринфской. Разглядывая всей семьей в смартфоне отчима фотографии, где Ланская погружается в купель, родители наперебой восторгались таким искренне счастливым выражением ее лица и не могли нарадоваться столь удачным кадрам. У всех троих на лицах была сдержанная благостная улыбка, вызванная, наверное, чувством выполненного долга.