– Не мешай, не то навсегда вороной оставлю,– раздался голос в ее сознании.
И тут Гурина поняла, что она соединена с этим неведомым собеседником не только сознанием, но и телом. Эта мысль не укладывалась в ее голове, и она ждала, когда же сработает тот защитный механизм психики, который заставит проснуться.
– Не надейся, не спишь ты. И долго еще спать не сможешь,– зловеще предрекло Евдокии Дмитриевне на время ее второе я. – И это ты у меня в голове, а не я в твоей. Слишком просто было бы: ты рехнешься, а мне с тебя и взять будет нечего.
Очень медленно в памяти Гуриной восстановились события прошедшего дня и даже подробности видений ночи, и она, наконец, поняла, с кем общается, не задаваясь вопросом посредством чего. Пока ее какое-то время занимало такое несуразное и невообразимое положение, в котором она оказалась, память и мысли душмана были от нее сокрыты, словно завесой совести и всего светлого, что в ней еще оставалось.
Но стоило Евдокии Дмитриевне копнуть чуть глубже, как она, внутренне холодея и сжимаясь от первобытного почти ужаса, среди своих воспоминаний стала обнаруживать чужие. Верх похоти, алчности и предательства, неведомый ею восторг от убийства и мучений людей и других живых существ бесконечной цепью сцен и лиц всплывали в ее сознании. Их неприкрытая сущность, эта квинтэссенция разрушения очень недолго отталкивала, а затем женщина почувствовала то упоение безнаказанностью и властью, которое испытывал при всех этих злодействах душман. Колдун далеко не всегда был лишь проводником и чужим инструментом в этих черных делах, иногда он участвовал лично в жертвенных убийствах и обрядах, но она на удивление просто согласилась, что это стоит того.
То, что раньше Гурина скупо представляла себе в цифрах и видела на бумаге в отчетах о преступлениях, на поверку выходило именно тем, что дает почувствовать настоящий вкус жизни, наполняет абсолютной энергией, тем, что не идет ни в какое сравнение с пресловутой любовью. Пребывая в этом хаосе новых страшных мыслей и открытий, Евдокия Дмитриевна, не заметила, как ее оперенное тело стало снижаться. С этой высоты уже можно было рассмотреть дымящие трубы горно-обогатительных комбинатов вблизи Магнитогорска. Все еще стояла темная ночь.
Когти царапнули жестяной отлив подоконника и перед открытой настежь створкой окна, медленно складывая крылья, опустился большой ворон. Через тюлевую занавеску в свете ночника, просматривалась деревянная детская кроватка. Малыш в ней не спал, шевеля ручками и ножками, тихо лепеча о чем-то только ему одному ведомом. Птица шагнула через окно вовнутрь и замерла у прозрачного занавеса.
Ребенок раскапризничался, и несколько раз хныкнув, расплакался в голос. Тут же возле кроватки появилась светло-русая девушка в длинной белой сорочке и, взяв ребенка на руки, принялась его баюкать. Младенец долго не успокаивался, молодая мама спросонья не сразу догадалась его покормить, и, в конце концов, проснулся и встал рядом широкоплечий молодой мужчина. Обняв свою жену, он шепнул ей что-то на ухо, а после отошел к кроватке, сложив локти на ее поручни. Мама с ребенком присела на супружеское ложе и, сняв тонкую бретельку рубахи, стала кормить проголодавшееся чадо. Отец семейства же завороженно наблюдал за этой картиной.
– Ну что теперь скажешь? Могу быстро дело разрешить, а могу хворью. Завтра его машина задавит. Жена, если хочешь повесится после, а девочку в детдом. А могу прямо сейчас на его разум затмение навести, сам всех убьет и себя следом,– раздался голос в голове у Евдокии Дмитриевны.
Она не испугалась. Глядя на эту идилличную семейную сцену, какое-то время Гурина размышляла, зная и без того, всю неограниченную мощь возможностей колдуна.
– Нет. Хочу, чтобы до конца дней своих они проклинали друг друга. Хочу, чтобы каждый из них почувствовал, что и я во сто крат хуже. Хочу, чтобы навсегда они были одиноки, имея друг друга, – наконец ответила, не вынесшая испытания чужим счастьем, женщина.
– Да, что вы за полумерки!? Проклинали! До конца дней!– возмутился было « Ворон», не сразу разглядев изощренное женское коварство.– Хотя постой, есть соль в этом. По-твоему быть.
Ворон громко каркнул и семейство Ланских в комнате вздрогнуло. Птица камнем кинулась вниз с окна седьмого этажа панельной девятиэтажки. А за занавеской, зигзагами воображаемого маятника, в узкую размером с палец, щель между стеной и радиатором отопления, навсегда опустилось черное перо.
Давно рассвело, черная птица все неслась над бескрайней страной, чем дальше, тем сильнее забирая на юг.
– Куда мы летим «Ворон»?– спросила без капли робости Евдокия Дмитриевна.