Романов еле дождался, пока за его единственным в этих стенах приятелем закроется дверь, чтобы достать конверт и поскорее прочесть прощальное послание Алисы. Он, пытаясь как можно аккуратнее открыть конверт, долго возился с ним, пока в итоге его не разорвал, потеряв всякое терпение и разволновавшись, как ребенок. Неровный мелкий подчерк, такой знакомый и до боли бередящий душу, на этот раз обдал Алексея таким холодом, что ему вдруг стало все равно, где закончить свои дни. Содержание письма было следующее:
« Здравствуй. Я никогда не произносила твоего имени, и уже, наверное, никогда не произнесу.
Я долго думала прежде, чем написать это. То чувство вины, которое ты нехотя возложил на меня, вся эта ужасная трагедия, произошедшая из-за нас с тобой – это все результат твоей необузданности и упрямства. В том, что случилось винить, конечно, нужно нас обоих, но если бы ты, хоть раз услышал меня, хотя бы один чертов раз сделал так, как я тебя просила, то ничего бы этого не произошло. Смерть семерых, и шестерых из них ни в чем не повинных людей, теперь будет до конца наших дней терзать нас и мучить. Ты понимаешь это?!
Ты понимаешь, что наши с тобой отношения – это была лишь игра, причем навязанная тобою? Я сотни раз говорила тебе, что не хочу быть с тобой, но ты с упрямством осла продолжал настаивать и добиваться. Где были твои глаза, о чем говорило тебе твое сердце, когда рядом с тобой я чувствовала себя загнанной в западню, из которой нет выхода? С чего ты взял, что в праве, решать за нас обоих, как нам стать счастливыми? Теперь ты понимаешь, что ты натворил?
Пойми, я не пытаюсь оправдать себя, я хочу донести до тебя, что твой поступок – это не месть во имя любви и жертва ради меня, это ради себя, ради своего уязвленного чувства гордости и собственного достоинства ты пошел на это. Вместо того чтобы получить такую нужную мне сейчас поддержку, я сама должна носиться с этими осточертевшими «передачками», переживать сможешь ли ты когда-нибудь выйти из этой проклятой тюрьмы и не убьют ли тебя там. Думал ли ты об этом, когда шел на свой «праведный» суд, задумывался ли, легче мне станет от того, что ты убьешь там кучу народу?
В общем, закончить хочу следующим. Мне, конечно, очень жаль тебя, но если тебе завтра дадут пожизненное, не надейся, что я буду мчаться к тебе через всю страну на свидания и каждую неделю слать посылки, а сама уйду в монастырь – этого не будет. Ты был сам кузнец собственного счастья. Прости и, вероятнее всего, прощай!»…
По спазмирующим позывам бронхов, не дышащих легких, Романов понял, что возвращается в собственное тело. Приводя в порядок, едва теплящиеся пульс и дыхание, он продолжал упорно рыскать в своей памяти.
Еще много лет назад, Алексей научился, не теряя концентрации над этими жизненно важными процессами, оставлять часть сознания для любых других, в том числе и мыслительных. И это позволило выйти своим существом за все известные ему дотоле границы и физические, и метафизические, и любые другие. Оказалось, что нужно было лишь захотеть. А он хотел, ох, как хотел, но не верил, что такое возможно.
Несколько лет подряд занимаясь различными духовными практиками, перепробовав в итоге все ему доступные, он довел контроль над своим телом до совершенства. Романов мог часами, не прерываясь ни на секунду, отжиматься от пола, приседать и делать отжимания «на пресс», не испытывая ни усталости, ни боли в мышцах. Для него очень скоро не составляло труда поднимать и понижать свою температуру тела, а затем и управлять более сложными функциями своих внутренних органов, а главное мозга. И, в конце концов, каждая клетка его организма, каждая митохондрия стали для Романова послушным и отлаженным инструментом.
Однажды занятый тем, что старался замедлить свой пульс до одного удара в минуту, Алексей понял, вернее, услышал, что параллельно часть его самого находится в воспоминаниях об Алисе, при чем, погруженная в них до утраты границ с внешним миром. То есть, отслоившаяся грань самого себя, действовала независимо от его воли, но очень жизнеспособно и устойчиво. До полной свободы ему оставался всего лишь шаг, и, не побоявшись раздвоения личности, Романов переместил все свои устремления и желание оказаться рядом с любимой женщиной, в эту новую для него реальность.
То, что открылось перед ним, не поддавалось его пониманию, но восторг и удивительное умиротворение, с лихвой покрывали противоречивое чувство чего-то чуждого и неестественного. В этой ипостаси Алексей оказался демиургом, он мог управлять абсолютно всем, что мог себе представить. Люди, события, явления, да в общем, всё, о чем имелось хоть малейшее представление в разуме Алексея, всё это могло возникать и существовать по его желанию в любом порядке и последовательности. Это чудо стало тем, что на время затмило собой любое воспоминание о жуткой и суровой действительности.