Не смотря на то, что время для Романова превратилось в ничего не значащую линию от одной точки к другой, все же какие-то маяки, указывающие, где он и как долго находится, еще были ему нужны. Овладев умением разрывать ткань бытия и оказываться, как бы с той стороны реальности, Алексей столкнулся с серьезными препятствиями. Явления и события, на самом деле происходившие и происходящие, здесь несли собой лишь энергетический след, на который он, в отличие от его «осознанной шизофрении», совсем не мог воздействовать.
Все в этом странном мире подчинялось таким же строгим физическим законам, как и в том от которого его изолировали навсегда. Чтобы отделять прошлое от настоящего, Романову было необходимо знать, в каком месте и в какой момент времени находится его физическая оболочка, лишенная сознания. А взаимодействовать с этими «тенями» настоящей жизни ему удавалось только при условии, что Алексей знал лично когда-то либо человека, либо предмет или географический объект с которым сталкивался. В остальных случаях перед ним были просто разноцветные пятна, подвешенные в пустоте. Именно так, а не иначе удавалось, заключенному в бетонный мешок человеку, покидать свое последнее пристанище. Иногда он осознавал, что скорее всего сошел с ума, но научившись все-таки влиять на свое нынешнее и ближайшее окружение, чем сильно облегчил себе жизнь, Романов перестал задаваться этим вопросом.
Как и должно было быть, существовала внутри него та вещь, которая ему не подчинялась, сколько бы ни бился он над этим. Это была его память. И именно в ней так нужно было разобраться Алексею. Еще до того, как он научился покидать свою бренную плоть, Романов позабыл, что такое боль и страх, унижение и скорбь, зиждущиеся на призрачной надежде когда-нибудь выйти отсюда. Он с трудом мог вернуться в то время, когда только попал в эти, лишенные солнечного света и будущего, стены.
Этапирование сюда Алексея и уголовный процесс, сами преступления, послание Алисы были совсем стерты из его прошлого огромной жаждой жить. Да и само прошлое заигрывало постоянной подменой фактов действительно случившихся с ним и не имевших воплощений, кроме как в его фантазиях.
Тот оборванный кусок, почти без эмоций и мыслей, словно со слов другого человека, где он слышит свой приговор, а затем разговаривает с вором «Бурым» и читает прощальное письмо Алисы, был взят из воспоминаний Алисы и «Бурого», и двух спецназовцев УФСИН, прямо из их головы. Первой ниточкой была, естественно, Алиса, а сдержавший слово и присматривавший за ней «Бурый» был следующим звеном, у него же сохранились воспоминания о конвойных Алексея.
Эти чужие воспоминания Романову пришлось неизвестно сколько времени складывать и раскладывать, словно пазл,– они были настолько обрывочны и туманны. У Алисы, например, так же как у него, большая часть была просто стерта. У древнего теперь старика «Бурого» расплывчаты, словно отражение на воде, покрытой рябью. А у бывших конвоиров настолько специфичны и безлики, что они виделись Романову просто горстью камней на ладони, едва отличавшихся друг от друга, где один камень это он, а другой письмо в конверте. Все многолетние усилия не привели Алексея ровно ни к чему, он не знал ни из-за чего пошел на эти страшные преступления и совершал ли их вообще. Вот и сейчас сидя на бетонном полу изолятора, только вернувшись из своих безрезультатных блужданий по разнообразным эфирам, Алексей все перебирал свою головоломку из чужих событий, выискивая какие-нибудь крупицы для себя.
Не размыкая век, Романов видел, как к двери его камеры подходит «новенький» – 40-летний сержант, только устроившийся на службу в «единицу». Представлялся он Алексею, зелено-фиолетовой кляксой из субстанции похожей на плесень, но приложив некоторое усилие, заключенный №12141, смог разглядеть низкорослого мужчину в темной камуфляжной форме.
Предугадав дальнейшие действия сержанта, путем несложных сопоставлений со своим многолетним опытом пребывания в ШИЗО, Романов повысил свою температуру тела до 38 градусов и укрылся в одной из своих ипостасей, играя на бильярде с Достоевским и одновременно продолжив недоигранную партию в шахматы с Булгаковым. Скрипнул тяжелый засов и на двери в квадратном отверстии «кормушки», появилось круглое румяное лицо в зеленой армейской кепке.
– Заключенный двенадцать сто сорок один! Встать! Приготовиться к досмотру!– прокричал уничижительным тоном сержант.
Несколько секунд ожидая в ответ скороговорки с ФИО и номером ЗК, статей за который тот осужден, и не дождавшись, охранник озверело повторил свою команду. Через минуту перекинув в камеру ствол брандспойта, и снова скрывшись для его включения, взбешенный сержант, собирался проучить, потерявшего страх заключенного.