– Блестящее опровержение!.. А бесчестить девушек, предаваться разврату – тоже входит в обязанности министра? – и старый Хигаси захохотал.
– Хигаси-кун, оставим эти личные выпады! – кривится хозяин; ему уже невмоготу слушать эти неприличные препирания.
– Хигаси-кун верит газетным писакам? – глаза графа Фудзисава сверкнули.
– Нет, хоть я и беден, но не пал еще настолько низко, чтобы ходить по пятам за Фудзисава-сан и следить за каждым его шагом… Я не берусь судить, насколько справедливы обвинения газет. Это мне неизвестно. Но самый факт появления подобных сплетен свидетельствует о том, что доверие к вам, Фудзисава-сан, полностью подорвано…
– «Князь Чжоу трепещет от вздорной людской болтовни…»[151] Хигаси-кун, вероятно, хорошо помнит эти строки… Политический деятель должен быть заранее готов к тому, что может стать объектом клеветы. Тот, кто реагирует на всякую ложь, кто принимает ее близко к сердцу, тот никогда не сможет стать настоящим политиком!
Хигаси опять рассмеялся.
– Князь Чжоу? Воображаю, как был бы польщен князь Чжоу, если бы услышал, что Фудзисава-сан ссылается на него! Нет, Фудзисава-сан, недаром говорится: «Кто стоит с наветренной стороны, тот должен содержать в чистоте свою одежду…» Кто вознесен над людьми, тот должен быть осмотрителен в каждом слове, в каждом поступке. Это долг политического деятеля по отношению к обществу. Не мешало бы и вам вести себя немного поскромнее.
– Вот как? Остается только поблагодарить вас за предостережение. По-видимому, Хигаси-кун питает ко мне сильнейшую антипатию… Непонятно только, что именно ему так не по душе – моя личность, как таковая, или мой политический курс… Хотелось бы получить на это ясный ответ.
9
Солнце уже закатилось, в потемневшем небе плавало одинокое рыжеватое облако. В густой зелени сада белели круглые комочки цветов. В зале сгущались сумерки, но словесный поединок был в самом разгаре. Никто не замечал, что закуски остыли, а чарки пусты. Служанка внесла лампу – свет ее озарил лицо старого Хигаси, улыбавшегося ледяной улыбкой, которая становилась все более холодной и бесстрастной по мере того, как нарастало его волнение, и лица хозяина и гостей, взволнованных и возбужденных.
– Вы спрашиваете, что мне не по сердцу – сам ли Фудзисава-сан, или проводимая им политика? Весьма сожалею, но и то и другое равно внушает мне отвращение!
– О, вот как? И по какой же причине?
– Я уже говорил только что…
– Значит, вы хотите вернуться к эпохе феодализма, отменить конституцию, прекратить подготовку к созыву парламента? Вам этого нужно?
– Нет, ничего подобного! Ничего подобного я не говорю – но мне претит на каждом слове к месту и не к месту твердить о западе и глотать без разбору, не успев даже как следует прожевать, западные порядки, западную культуру! Пересмотр договоров? Отлично! Но разве для этого необходимо без конца льстить иностранцам? Была же некогда поговорка: «Ум Китая, дух Японии»! У Японии тоже имеются свои сильные стороны, есть свой национальный дух… Конечно, отчего не заимствовать у Запада то, что может оказаться полезным! Но не так, как это делаете вы, господа… Конституцию вы копируете с Германии, законодательство – с Франции, одежда у вас – европейская, жилища – европейские, на каждом шагу – Запад, Запад и только Запад…
– А «сохранение национальных особенностей»?[152] Ну, подобные речи мы уже слышали неоднократно. Пусть Хигаси-кун не обижается, но он отстал от жизни ровно на двадцать лет!
– Не знаю, отстал ли я от жизни, или опередил жизнь, зато мне точно известно, что в ваших сердцах, господа, не тлеет ни единой искорки подлинной любви к отечеству. Парламент, конституции – все это прекрасно, но нельзя править страной с помощью одних лишь законов. Сколько бы вы ни заимствовали западную культуру, подобными пластырями болезни не вылечишь. Нужно окончательно утратить здравый рассудок, чтобы, не считаясь с реальной обстановкой в Японии, не думая о положении японского народа, принимать законы, которые по вашему приказанию переводят с иностранных языков зеленые юнцы, еще вчера сидевшие на школьной скамье, и тут же пытаться претворить их в жизнь! Вот недавно вы придумали новый, невероятно сложный закон о продаже земли. Ну, и много ли радости принес этот закон народу?
Для того чтобы купить или продать участок размером с кошачий лоб, люди обязаны уплатить нелепый, непонятный налог за регистрацию сделки и в самую страдную для крестьянина пору, когда надо убирать урожай, должны по полдня, а то и по целому дню, ожидать оформления сделки в управе… причем туда вызывают и по два и по три раза. Хлопот прибавилось, расходы выросли – вот и все, чего вы добились этим законом. В той деревне, где я живу, народ открыто выражал недовольство. «Власти не промахнутся, брать умеют…» – говорят люди. И так думают все! Вы рассуждаете так: «Ага, в Европе имеется вот какой закон… Это любопытно! Немедленно перевести! Применить!..» – и вам и в голову не придет задуматься: а как это отразится на интересах народа? Выгодно ли это народу? Выжатые таким способом из народа деньги вы тратите, словно воду льете! Добро бы еще на государственные нужды, а то ведь на вопиющие беззакония! Вы утоляете с помощью этих денег личную алчность! Что бы сказали крестьяне, если бы увидели вас вот так, как вижу сейчас я, если бы увидели всю вашу жизнь! Ручаюсь, что дело не ограничилось бы одними бамбуковыми копьями и знаменами из рогожи!
Граф Фудзисава засмеялся.
– Хигаси-кун так долго жил в уединении в деревне, что смотрит теперь на все глазами деревенского жителя. Он замечает выгоды и убытки одной деревни, но не видит пользу или вред для всего государства в целом. Возможно, что политические деятели прошлого, жившие двадцать лет назад и носившие пучок волос на затылке, приветствовали бы такую консервативную, отсталую политику, при которой все решается, исходя из уровня, на котором в данное время находится народ. Хигаси-кун все время ссылается на Токугава, но среди чиновников Токугава были ведь и такие, как Наоскэ Ии.[153] Идти впереди, обогнав свое время, и думать о благе страны, хотя бы вся страна тебя проклинала, без сожаления отдать жизнь во имя этого – вот это действительно благородно и мужественно! Пусть Хигаси-кун не обижается, но среди тех, кто называет себя верными вассалами и последователями Токугава, не сыщется ни одного такого настоящего государственного мужа! На это они неспособны, хоть бы семь раз переродились![154] Нет, не перебивайте, дайте мне сказать!.. В нашу эру Мэйдзи, когда жизнь мчится вперед и бурлит, как быстрый поток, исходить из ничтожных радостей и горестей темного, глупого народа – значит совершенно не обладать качествами политического деятеля… Несмышленый ребенок плачет, когда его, больного, поят лекарством. Так что же, по-вашему, раз он плачет, значит не надо давать ему лекарства? По-вашему, в этом проявляется родительская любовь? Нет, настоящий политик должен идти впереди общества. Он должен провидеть нужды и тревоги отчизны еще раньше, чем наступят эти тревоги. Он должен смотреть на десять, на сто лет вперед! Если Хигаси-кун станет премьер-министром, пусть он плетется в хвосте народа, раз ему так нравится… А я предпочитаю политику, рассчитанную на сотню лет вперед, способную возродить прочные основы для государства, пусть даже такая политика и не встречает одобрения со стороны общества! – самодовольно закончил граф Фудзисава и замолчал, как бы прислушиваясь к эху своих слов, еще звучащему в зале.
151
152
153
154