оловину своего царствования — Николай II) управлял обширной империей. Однако Константин Петрович не был вторым Аракчеевым. Он являлся инструментом совершенно иного характера — совсем не таким, каким был Аракчеев. Новая историческая эпоха потребовала и нового управленческого инструмента.
В восьмидесятые годы XIX в. по разным причинам резко возросло значение идеологического, духовного фактора в государственном управлении. Поэтому самодержцу требовался в качестве помощника-временщика в первую очередь государственный деятель-идеолог. К. П. Победоносцев подходил на эту роль во многих отношениях лучше других из сановного окружения императоров Александра III и Николая II.
Прежде всего, Константин Петрович был человеком незаурядного ума. В. В. Розанов следующим образом описал одну из своих встреч с ним: "Вошел Победоносцев, светя умом и спокойствием: тем умом и спокойствием, какое я всегда любил в нем, как все приятное и красивое. Мне кажется, "своя думка", своя недодуманная дума и недоконченное размышление всегда были в нем, присущи ему были и днем и ночью. И от этого присутствия мысли в его лице, вот сейчас мысли, оно было духовно красивее других лиц, куда бы он ни входил, где бы он ни появлялся. Все остальные думают о "сейчас", и эта мысль о "сейчас" — коротенькая, малая. Победоносцев же, входя в обстановку "сейчас", нес на себе остатки и следы именно длинных мыслей, естественно, более важных и более красивых, чем обыкновенные" *(26). В другой своей статье, посвященной "Московскому сборнику"
К. П. Победоносцева, Розанов заметил: "В будущее легче было бы идти, имея другом этот опытный ум: " *(27)
Незаурядность ума в Победоносцеве признавали даже те, кто относился к нему с неприязнью. Правда, недруги Константина Петровича говорили не о светлом уме, как, например, Розанов, а о "циничном", "опасном", "вредном" и т. п.
Другое качество, которым отличался К. П. Победоносцев среди современных ему российских сановников, была уникальная образованность. С. Ю. Витте, отмечая в своих воспоминаниях "большой государственный ум" Победоносцева, одновременно писал о нем как о человеке "выдающегося образования и культуры" *(28). По его словам, "можно иметь различные мнения о деятельности Победоносцева, но несомненно, что он был самый образованный и культурный русский деятель", с которым мне приходилось иметь дело" *(29). В другом же месте своих воспоминаний Витте подчеркнул: "Это был человек, несомненно, высокодаровитый, высококультурный и в полном смысле слова человек ученый" *(30).
А. Ф. Кони, слушавший в бытность свою студентом юридического факультета Московского университета лекции К. П. Победоносцева, вспоминал впоследствии: "Прекрасный курс гражданского судопроизводства, ясный, сжатый, точный и поучительный, читал нам тогдашний Обер-прокурор восьмого департамента Сената — Константин Петрович Победоносцев" *(31).
В биографической литературе, посвященной К. П. Победоносцеву, высказывается мнение о том, что если бы он не отдал себя государственной деятельности, то из него получился бы выдающийся ученый. Наиболее последовательно это мнение проводит Е. М. Феоктистов, который пишет о Победоносцеве следующее: "Несомненно, что он обладал умом недюжинным, живым и отзывчивым, все его интересовало, ни к чему не относился он безучастно; образование его было многостороннее и основательное; не говоря уже о юридических и церковных вопросах, занимавших его издавна, и в литературе, и в науке, и даже в искусстве обнаруживал он солидные сведения. Он все мог понять, и о многом судил верно. Если бы не случай, из него вышел бы замечательный деятель на ученом или литературном поприще: " *(32)
Содержание произведений К. П. Победоносцева свидетельствует, однако, что идеолог все же брал в нем верх над ученым. И в лекциях своих, и в статьях, и в книгах он не столько учил, сколько воспитывал. Неудивительным поэтому было то, что в организации народного образования он главный упор делал не на обучение, а на воспитание. Именно поэтому в системе начального образования он отдавал предпочтение церковно-приходским школам. "Понятие "народное" о школе, — писал Победоносцев, — есть истинное понятие, но, к несчастью, его перемудрили повсюду в устройстве новой школы. По народному понятию, школа учит читать, писать и считать, но, в нераздельной связи с этим, учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей. Вот сумма знаний, умений и ощущений, которые в совокупности своей образуют в человеке совесть и дают ему нравственную силу, необходимую для того, чтобы сохранить равновесие в жизни и выдерживать борьбу с дурными побуждениями природы, с дурными внушениями и соблазнами мысли" *(33). (Выделено нами. — В. Т.)
В своих письмах к различным лицам Победоносцев неоднократно и с глубоким сожалением говорил о том, что в обществе господствует совершенно ложное представление о его роли в государственных делах. "С давних времен люди и европейские, да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни исходит в России от правительства, движется волею или прихотью кого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считаются влиятельною силою, так сказать, "первым по фараоне" лицом, — писал Константин Петрович в письме к П. А. Тверскому от 19 февраля 1900 г. — И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я — такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России, и на что те или другие негодуют. Так, взвалили на меня и жидов, и печать, и Финляндию — и вот еще духоборов — дела, в коих я не принимал никакого участия, — и всякие распоряжения власти, в коих я нисколько неповинен. Такую тяготу так называемого общественного мнения приходится переносить — нельзя и опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка" *(34). Отрицая свое воздействие на движение "административных пружин", Победоносцев не лукавил. Никогда, ни в какой период своей чиновной карьеры не имел он таких властных полномочий, которые бы давали ему возможность оказывать существенное воздействие на ход государственных дел. Занимая должность Обер-прокурора Святейшего Синода, соответствовавшую на практике должности министра, Победоносцев присутствовал на заседаниях Комитета министров. Кроме того, он был членом нескольких комитетов и комиссий, создававшихся для решения различных государственных вопросов, разработки тех или иных законопроектов *(35). В любом случае его административные полномочия были весьма ограниченными по своему характеру.
Тем не менее никуда не уйти от факта — в течение целой четверти века, с 1881 по 1905 г., этот человек являлся самым влиятельным сановником Российской империи. Разгадка указанного противоречия проста — влияние Победоносцева на политику российской государственной власти было влиянием не властителя, которому повинуются под страхом наказания или добиваясь наград, но идеолога, завораживающего логикой своих суждений. Эта особенность Победоносцева как государственного деятеля не укрылась от взора некоторых проницательных его современников. Публицист М. Ростовцев писал в 1907 г. в газете "Пензенские Губернские Ведомости", откликаясь на его смерть: "В русской "Гражданской" истории мы знаем две таких крупных типичных фигуры: Сперанский и Победоносцев, кстати, оба из духовного звания. Не по родству или свойству, без заимствования и унижения пред сильными мира, эти два человека выдвинулись на роль первостепенных государственных деятелей. Говоря о последнем, можно сказать, что его деятельность в течение 25 лет — история России за этот период. По его воле мы неуклонно шли назад, хотя все чувствовали необходимость идти вперед. Победоносцева считали злым гением России, но его логике, точно загипнотизированные, подчинялись все те, которые от него нисколько не зависели". (Выделено нами. — В. Т.)
К приведенному высказыванию необходимо только сделать одно важное уточнение: Победоносцев убеждал не только логикой, но и чувством, которое вкладывал в свои слова. В. В. Розанов в своем эссе-отклике на смерть К. П. Победоносцева, опубликованном в газете "Русское слово" 13, 18 и 27 марта 1907 г., вспоминает о том, как однажды он сидел в гостях у митрополита Антония. В разгар беседы было объявлено о прибытии Константина Петровича. "Сейчас же, — пишет Розанов, — отворилась дверь, и вошел Победоносцев. Он был так же жив и умственно красив, как всегда: Победоносцеву сейчас был подан стакан чаю, и он весело разговорился со всеми нами, конечно, насчет тех предсмутных дней, которые тогда текли (время Плеве). Между другими речами его была та, что "невозможно жить в России и трудиться, не зная ее, а знать Россию: многие ли у нас ее знают? Россия, это — бесконечный мир разнообразий, мир бесприютный и терпеливый, совершенно темный: а в темноте этой блуждают волки": Он хорошо выразил последнюю мысль, с чувством. Кажется, буквально она звучала так: "дикое темное поле и среди него гуляет лихой человек": Он сказал с враждой, опасением и презрением последнее слово. Руки его лежали на столе: