Святитель Алексий, митрополит Киевский и всея Руси, Московский чудотворец скончался в 1378 г. Это был один из самых замечательных Предстоятелей Русской Церкви. Однако трагизм той эпохи, в которую совершал свой подвиг св. Алексий, заключался в том, что даже столь выдающийся иерарх уже не мог в сложнейшей политической обстановке остановить начавшийся процесс разделения Русской Церкви. Это было обусловлено прежде всего стремлением литовских и польских государей изъять своих православных подданных из юрисдикции митрополита всея Руси, прочно обосновавшегося в Москве и ставшего активным приверженцем объединительной политики Московских великих князей. В то же время политические амбиции завоевателей западно-русских земель всякий раз опирались на узкий национальный эгоизм представителей Константинополя, озабоченных прежде всего соблюдением интересов агонизирующей Византии. В результате к моменту кончины св. Алексия Русская Церковь оказалась разделенной на три независимые друг от друга митрополии: Московскую, Литовскую (причем, возглавлявшие обе эти кафедры архиереи именовались «митрополитами Киевскими и всея Руси») и Галицкую.
В Киеве, как уже говорилось, на митрополичьей кафедре пребывал Киприан, поставленный в Константинополе в 1375 г. по просьбе Ольгерда Литовского. После смерти св. Алексия Киприан сразу же вновь заявил о своих притязаниях на возглавление всей Русской Церкви. Однако, хотя Москва постоянно боролась за единство митрополии, безропотно принимая от Константинополя даже не самых желаемых Предстоятелей, Киприана здесь видеть категорически не хотели. В глазах великого князя Димитрия Иоанновича Киприан не только запятнал себя обличением св. Алексия и узурпацией митрополичьей кафедры, но и виделся откровенным ставленником, едва ли не агентом Литвы. После того, как Царьград уважил требования Польши и Литвы об отдельных митрополиях, Москва считала себя вправе иметь угодного ей митрополита. Причем, преемником святителя Алексия св. князь Димитрий хотел видеть русского по происхождению, дабы по возможности избежать влияния Константинополя и Вильны. В то же время великий князь Димитрий уже осознавал себя достаточно могущественным государем, готовым сразиться с монголами и сбросить ненавистное иго. К сожалению, осознание своей силы привело князя к мысли оказать давление на Церковь, принудить ее признать своим Предстоятелем верного князю человека и заставить ее служить политическим интересам государства. Это, пожалуй, первый со времени Изяслава Киевского и Климента Смолятича подобный прецедент. В дальнейшем, к сожалению, почти традиционной для русской истории станет следующая схема: Церковь в самые трудные годы всеми силами поддерживает устроение православной государственности на Руси, но как только благодаря ей государство усиливается, оно всякий раз поддается искушению оказать давление на Церковь и использовать ее в политических целях. Увы, но св. благоверный князь Димитрий Донской, при котором возвышение Москвы стало еще более стремительным, также не устоял перед соблазном наложить свою руку на дела церковные. Пока святитель Алексий подбирал кандидата в митрополиты, руководствуясь духовными критериями, князь сам нашел преемника митрополиту, ориентируясь на совсем иные качества кандидата. Выбор Димитрия пал на священника Михаила, по прозванию Митяй.
Это был, как говорили о нем современники, «коломенский поп», которого великий князь перевел служить в Москву. Димитрий сделал фаворита своим духовником и хранителем государственной печати. Михаил, судя по всему, был человеком богато одаренным. О нем современники отзывались так: «Сей убо поп Митяй бысть возрастом велик зело и широк, высок и напруг (т. е. мускулист — прим. лектора), плечи велики и толсты, брада плоска и долга, и лицем красен, — рожаем и саном (т. е. внешней представительностью — прим. лектора) превзыде всех человек: речь легка и чиста и громогласна, глас же его красен зело; грамоте добре горазд: теченiе велiе имея по книгам и силу книжную толкуя, и чтение сладко и премудро, и книгами премудр зело, и никтоже обреташесь таков: и пети нарочит; и в делех и в судех и в разсужденiях изящен и премудр, и слово и речь чисту и незакосневающую имея и память велiю; и древними повестьми и книгами и притчами духовными и житейскими никтоже таков обреташеся глаголати». Эти выдающиеся способности Митяя расположили к нему великого князя, чрезвычайно привязавшегося к своему любимцу. Вероятно, благоволили к священнику и бояре — приближенные Димитрия, — многие из которых, судя по словам летописца, также избрали Митяя своим духовником.
Эрудит и эстет, Михаил-Митяй, однако, отнюдь не был аскетом. До бесстрастия и духовной глубины ему также было весьма далеко. Известно, что он очень любил пышность в быту и одежде. Отмечали, что он, подобно моднице, понескольку раз на день менял свои туалеты, блистая «ризами драгими и светлыми». Просто удивительно, как в подобных наклонностях купно с прямо-таки какой-то фобией по отношению к монашеству сходились все такого сорта лица: Феодорец Белый Клобучек, Митяй и, наконец, обновленческий лжемитрополит ХХ в. Александр Введенский. Сибарит Митяй, судя по дошедшим до нас свидетельствам, очень не хотел постригаться в монахи, хотя это было необходимо ради дальнейшего карьерного продвижения. Но в преддверии кончины святителя Алексия Димитрий Донской принудил Михаила принять монашество. В тот же день великий князь сделал своего фаворита настоятелем придворного кремлевского монастыря Спаса на Бору. Это чрезвычайно возмутило русское духовенство и монашество. Летописец писал: «Бяше видети дива плъно: иже до обеда белец сый, а по обеде архимандрит, иже до обеда белец сый и мирянин, а по обеде мнихом начальник и старцем старейшина и наставник и учитель и вожь и пастух».
Естественно, что такому подвижнику и строгому аскету, каким был митрополит Алексий, бездуховный выскочка Митяй был неприятен, как неприятен был и тот факт, что его воспитанник — Димитрий — упорно требовал от старого Первоиерарха благословить Митяя на преемство митрополии. После отказа преп. Сергия Алексий уже не мог более противостоять князю и благословил Митяя, хотя и в достаточно уклончивой форме.
Едва лишь преставился свят. Алексий, как Митяй, вероятно, при поддержке великого князя и Константинопольского патриарха Макария водворился на митрополичьем дворе в качестве нареченного митрополита всея Руси. Михаил-Митяй, еще не будучи хиротонисанным, уже начал управлять Русской Церковью, что было в общем-то еще терпимо с канонической точки зрения. Но дальше — больше: артистическая натура требовала внешних эффектов, и, будучи по сану пресвитером, Митяй надел на себя первосвятительское облачение — мантию, белый клобук, митрополичий параманд с золотым крестом. Он, взяв в руки митрополичий посох, становился на кафедре, восседал в алтаре на горнем месте.
Обласканный князем фаворит с духовенством повел себя необычайно жестоко. Вновь мы видим удивительное совпадение с поведением Феодорца Белого Клобучка, любимца великого князя Андрея Боголюбского. Митяй проявил непомерное властолюбие, карая направо и налево священников, архимандритов и даже епископов. Пафос репрессий Митяя был направлен, главным образом, против монашества и его наиболее ярких представителей — преп. Сергия Радонежского, Дионисия Суздальского и других. Этим противостоянием нареченного митрополита и терроризируемого им духовенства решил воспользоваться митрополит Киприан. По-видимому еще не вполне оценив возросшую силу великокняжеской власти, он решил с помощью великорусского монашества утвердиться в Москве. В расчетах Киприана была своя логика. Хотя он и показал себя с крайне неприглядной стороны в деле св. Алексия, но Киприан все же был известен как представитель монашеских кругов, близких традициям паламитов и афонского исихазма. Высказываемые им идеи монастырского нестяжательства были близки по духу многим русским инокам. Между Сергием и Киприаном существовала оживленная переписка. Писал митрополит и к другим вождям русского монашества, в частности Феодору, игумену Симоновскому. И все же, прибывший в Москву окольными путями, минуя кордоны Димитрия, Киприан не смог добиться своего. По приказу великого князя его ограбили и выпроводили вон из Москвы как незаконного «восхитителя» митрополичьей кафедры. В Царьграде, где накануне гибели Византии уже практически все покупалось и продавалось, он также не смог противостоять усилиям Москвы: ссориться с Димитрием греки не решились, а потому Киприана не поддержали.