— О, пошёл! Ур-род! Все нормальные бойцы под «Славянку» уходят, а мотострелкам мы щас устроим! Ну-ка, Ковалёв, давай, врубай своих фашистов.
Сержант недоумённо повернулся.
— Так я их это… выбросил…
Хворостюк от возмущения поперхнулся яблочным соком.
— Ты что, Ковалёв, охренел?!
— Вы ж сами сказали: никаких фашистов! — виновато буркнул сержант. — Может, яблоко хотите?
— Да засунь ты себе это яблоко в жопу!! — вдруг заорал Хворостюк. — Ты у меня щас в дисбат пойдёшь!
— За что?!
— За фашистов!!
Ковалёв стремительно выхватил из-под стола мусорную корзину и нырнул в неё. В разные стороны полетели скомканные бумажки и яблочные огрызки. Несчастный сержант, попавший под горячую руку, жалобно причитал:
— Товарищ капитан, я найду… Вы только не волнуйтесь…
Автобус, принадлежащий Н-ской части, зарычал двигателем и затрясся, демонстрируя горячее желание куда-нибудь уехать. Капитан Зубов энергично взмахнул рукой, давая команду. Провожающие прощально взвыли из-за забора. Хворостюк самолично нажал кнопку «пуск». Старенький военкоматовский репродуктор хрипло кашлянул и издал жуткий вопль на немецком языке. Группа «Рамштайн» сотрясла двор тяжёлым металлическим роком…
Михаил Медведев, как раз собиравшийся последний раз сентиментально вздохнуть по родному городу, поёжился и процедил сквозь зубы:
— А прикольный здесь ди-джей…
Город закончился быстро. Набитый под завязку автобус свернул на просёлочную дорогу. Мишка сидел рядом с Кузьмой и, демонстративно отвернувшись к окну, ворчал себе под нос:
— Автомеханик! Мать твою налево! Хорошо хоть не ассенизатор!
— Да ладно, Миха. Всё будет нормально, — пробурчал Кузя.
— Чья бы деревня мычала! — вызверился Мишка, явно собираясь излить накопившееся раздражение.
До него только сейчас начала доходить бесповоротность произошедших в судьбе перемен. Но в этот момент мотор автобуса подозрительно чихнул и внезапно заглох. Автобус скрипнул изношенным на военной службе нутром и остановился. Водитель озадаченно покрутил баранку, несколько раз повернул ключ заигания и пнул педаль газа. Никакого эффекта — мотор упорно молчал, не желая заводиться. Шофёр плюнул на пол в знак глубокого неуважения к причудам ветерана автомобилестроения и полез под капот.
Чудом прозревший призывник Кабанов выглянул в окно. Снаружи во все стороны простирались бескрайние просторы. Он громко объявил:
— Приехали, пацаны! В поле служить будем!
В ответ раздался нервный смех. Народ потянулся к окнам, оценивая перспективы. Зубов поднялся с места:
— Зря смеётесь! Тут засекреченный подземный город!
Смех снова колыхнулся по рядам, но без прежнего энтузиазма.
Капитан высунулся из автобуса и деловито спросил у водителя:
— Ну что там?!
Рядовой второго года службы Евсеев недоумённо почесал затылок. Рулить он, конечно, умел — как и положено хорошему мотострелку. А вот чинить радиаторы-карбюраторы… Он печально стукнул ногой по колесу, честно признавшись:
— Не знаю я…
Капитан Зубов тоже ни черта не соображал в ремонте автобусов.
Зато он умел грамотно подбирать подчинённых. Моментально вспомнив, что в военкомате удалось отбить очень ценного автомеханика, он залез обратно и скомандовал:
— Так! Медведев, на выход!
Мишка очнулся от грёз и ошалело переспросил:
— Я-а?!
— Ну ты ж у нас автомеханик?! — подбодрил его капитан.
Можно было, конечно, признаться в маленькой тактической хитрости. И с первого дня службы прослыть… звездоболом. Мишка замер, лихорадочно пытаясь найти выход. Зубов взглянул на часы и рыкнул:
— Ну что как неживой?!
Кузьма Иванович поднялся с места.
— А можно я ему помогу? — спросил он, спасая друга.
— Дуйте, только быстро! А то без обеда останемся, — разрешил капитан и опустился обратно в кресло, собираясь немного вздремнуть, пользуясь отсутствием тряски.
Друзья детства вылезли наружу. В поле гулял довольно прохладный весенний ветерок, вызывая озноб. При виде ремонтной бригады рядовой Евсеев поспешно дезертировал в уютное тепло кабины. Кузьма, не теряя времени, тут же с головой нырнул под капот.
Моторы он чинить умел, а значит, любил. Мишка пренебрежительно хмыкнул и закурил. В технике он разбирался слабо. Зато любил хорошие сигареты и симпатичных девчонок. Впрочем, в ближайшие два года о втором увлечении, видимо, можно быть не вспоминать. Он который раз страдальчески закряхтел: