Но в какой-то момент Алеся рассталась с этим мужчиной.
Тогда она перешла к публичным откровениям. Рассказывала, как грустила и отслеживала свою грусть, как у неё текла слеза после расставания. Тогда я считала, что это интимные переживания и до сих пор считаю, что есть вещи, которые лучше оставлять интимными.
Но я ей сочувствовала и признавала, что это довольно смело говорить об этом в такой обстановке. Я сочувствовала до тех пор, пока не увидела, что Вадим тоже ей сочувствует. Оказывается, у него бывают и такие состояния и отношение, но не ко мне, меня он не жалел.
На тренировках мне бывало так больно, что я думала не раз, - не выдержу, если получу ещё один удар. Но я не жаловалась, даже не помню, чтобы прекращала поединок.
В этом мне помогала какая-то сила, которая останавливала моих партнёров по спаррингам, когда я была на грани. Кроме фингала под глазом у меня не было физических травм. Да и то это украшение мне досталось от щуплого угловатого мальчонки, который двигался настолько неловко, что его движения были непредсказуемы. Фингал этот был почти случайным. Мальчонка извинялся с какой-то затаённой радостью и гордостью.
Но я не жаловалась и не злилась, и даже тайно гордилась этим фингалом, как признаком того, что я занимаюсь серьёзно и вообще имею отношение к дракам. Тональным кремом замазывала фингал не сильно, так слегка – для эстетичности.
Хотя в то время я уже работала врачом-интерном, и к моему внешнему виду были определённые требования и ожидания. Но мне нравилось наблюдать за реакцией больных на мой фингал. Я остро переживала социальный конфликт, в котором находились врачи. Замалчивание в обществе этого не соответствия зарплаты и условий труда к задачам, возложенным на врачей, и по-своему протестовала.
Однажды Вадим пришёл на занятия очень злой. И во время спарринга ударил меня со всей этой злостью, попросту сбросил её на меня. Слёзы брызнули из глаз тут же, я зарыдала неконтролируемо и неудержимо, и не могла остановиться. Убежала в коридор, но там тоже не могла успокоиться, плакала и плакала. Уговаривала себя остановиться – не помогало, стала делать упражнения из лунга (цигун) – не помогло, пожалела себя – ещё хуже. Успокоилась я, когда стала делать ассаны из йоги.
Только тогда вернулась на занятия. Присутствующие были притихшими. Я принесла извинения, считая это проявлением культуры и уважения к окружающим. Это действительно выбило тренировку из привычного русла, а вносить такие эмоции в поединки мы не пробовали.
Но я и сама себя порой не жалела. Заявлялась на тренировки во время месячных. Пока конкретно не «попала». Валентин сказал выполнять упражнение «каталептический мост». Это когда голова на одном стуле, пятки – на другом, тело в напряжении, чтобы удержаться в таком положении. Про «особенные» дни я обычно ничего не говорила, стеснялась. Откровенность относительно месячных была у меня далеко впереди, и я обычно была активна в такие дни, за исключением отдельных нагрузок. Поколебалась немного, не отнести ли мне «каталептический мост» к отдельным нагрузкам? Но представители мужского сословия не были в деликатном настроении. Я промолчала и улеглась на стулья.
И тут Валентин предложил ещё дополнительную нагрузку. «Нагрузкой» вызвался Вадим, он уселся мне на живот. Но этого ему показалось мало, он начал прыгать по моему животу. Я почувствовала, как сильно потекла кровь. Испугалась, что кровь проступит на одежде, столкнула Вадима, сползла с моста и убежала в туалет. Когда я вернулась, сказала, что не могу сегодня выполнять это упражнение. Валентин террор на тренировках не устраивал – «не могу, так не могу».
А как-то я пришла на тренировку простывшая и с температурой. Больше всего из-за того, что не могла оставаться в общежитии. В конце учёбы я сильно устала столько лет жить в общежитии, в одной комнате с двумя девочками.
На тренировке людей было мало. Когда я качала верхний пресс, у меня на ногах сидел тренер. И он был зол. За что? За то, что я не разделяю его чувств? Или из-за чего-то другого? Какие у него были трудности? Он не рассказывал. Он работал учителем физкультуры в лицее, имел высшее образование, был местным, донецким. Но наше окружение не предполагало довольствоваться тем, что имеешь. В почёте были амбиции. Откровенно мы с Валентином не общались, ни в отношении желаний, ни в отношении недовольства между нами, ни в отношении жизненных проблем. Он был закрытым человеком, как и многие из нашего окружения, как и я.