Непоколебимый в несчастиях Филипп не оказал ни малейшего неудовольствия начальнику разбитого флота, герцогу Мединачели, и снарядил новый флот, с помощию которого испанцы овладели важным укрепленным местом в Северной Африке, Пиньон-де-Велецем. В 1565 году Пиале явился с флотом у Мальты и осадил крепость. Рыцари под начальством гроссмейстера Лавалетта четыре месяца геройски защищались и были спасены прибытием испанского флота; турки отплыли, потерявши 20 000 человек при осаде. Мальта была спасена, но в 1571 году турки отняли у венециан Кипр: тогда был заключен Священный союз между Испанией), Венециею и папою; испанский флот явился в Сицилию под начальством Дон-Жуана Австрийского (побочного сына императора Карла V); в октябре 1571 года Дон-Жуан напал на турецкий флот при Лепанто в Архипелаге и нанес ему совершенное поражение; 15 000 христиан было освобождено из неволи, более 3000 турок попалось в неволю к христианам. «Бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн (Жуан)!» — воскликнул папа, услыхав о Лепантской победе. Впрочем, эта победа принесла больше славы, чем пользы, потому что венециане поспешили заключить мир с турками, уступив им Кипр.
Отличаясь особенною ревностию в истреблении «лютеранской язвы» и в борьбе с мусульманами в Северной Африке и на Средиземном море, испанцы, понятно, не могли уживаться в ладу с маврами, остававшимися среди них по уничтожении мусульманского государства на юге Испании. Кроме вражды религиозной, испанцы считали мавров своими заклятыми врагами, врагами домашними и тем более опасными, особенно опасными в то время, когда турецкое могущество висело грозною тучею над Европою. Испания не могла переварить этого отдельного и враждебного народа среди своего народа, «народа в народе». Для избежания преследований некоторые мавры приняли христианство; но испанцы очень хорошо знали, что это принятие только наружное, что обличалось сохранением мусульманских обычаев марранами или маврисками (как называли этих маврохристиан).
Как смотрели испанцы на свои отношения к маврам, видно из письма одного профессора Алкалского университета к королю Филиппу: «Чем больше будет убито мавров, тем выгоднее, потому что тем менее будет у нас врагов». Чтобы уничтожить двоеверие маврисков, в 1567 году издано было постановление, в котором под смертною казнию запрещалось маврискам говорить на своем языке и сохранять старые мавританские обычаи и платье; двери домов их должны быть постоянно отперты, их женщины не должны носить покрывал, они не должны называться мавританскими именами, а только испанскими, не должны покупать рабов в Африке и вообще не должны иметь рабов; велено было переписать детей для отсылки их в школы. Чтобы воспрепятствовать исполнению этого указа, мавры составили заговор, причем первым делом их было послать с требованием помощи к султану турецкому, к владетелям Алжира и Марокко. Весною 1568 года восстание вспыхнуло, и предводителем был избран молодой Дон-Фернандо Мулей, ведший свое происхождение от оммиадских калифов; Мулей был провозглашен королем Гренады и Андалузии. Восстание длилось два года; потушить его успел Дон-Жуан в 1670 году; много мавров погибло от меча, других разбросали по разным областям.
В западной части Пиренейского полуострова господствовало то же народное и правительственное направление, как и в Испании. В самом начале учреждения своего ордена иезуиты нашли самого усердного покровителя в португальском короле Иоанне III; с его поддержкою знаменитый миссионер иезуит Франциск Ксаверий распространял христианство в Ост-Индии и Японии. Внук и наследник Иоанна III, Себастиан, воспитанный иезуитами, только и мечтал о крестовых походах в далекие неверные страны. Он вмешался в родовую усобицу между владетелями Марокко, в 1578 году предпринял туда поход и погиб со всем войском в сражении при Алькантре, не оставив потомства. Филипп II испанский как сын старшей сестры Иоанна III предъявил права свои на упраздненный португальский престол, и сильное войско испанское под начальством герцога Альвы вступило в Португалию. Альва разбил другого искателя престола — Антония (племянника Иоанна III от брата), и Португалия была присоединена к Испании. Филипп приобрел Португалию с ее обширными богатыми колониями; но зато потерял северную часть Нидерландов.
Нидерланды, благодаря положению своему, имели в описываемое время такое же значение, какое имела прежде Италия, явились самою богатою торговою и промышленною страною в Европе. Города давно уже процветали, и следствием поднятия денежной силы было столкновение ее с силою земельною, столкновение денежных аристократов, богатых мещан с землевладельцами, рыцарством. Борьба фландрских городов (в челе которых был Гент) с графом Фландрским принадлежит к числу любопытнейших событий средней истории. Причина столкновения заключалась в том, что горожане, развившиеся вследствие обширной торговой и промышленной деятельности, почувствовавшие свое значение и силу, не хотели расставаться с трудовой копейкою по первому требованию владельца, хотели ограничить его требования. Столкновения и борьба продолжались и тогда, когда Нидерланды перешли по наследству к герцогам Бургундским и когда от них, по наследству же, перешли к Габсбургам. При Карле V в 1537 году жители Гента, и именно первостатейные, самые богатые, отказались платить деньги на французскую войну. Чрез несколько времени вспыхнул в Генте мятеж с обычным в подобных богатых и самоправных городах характером (как у нас в Новгороде и Пскове): низшая часть народонаселения, беднейшие молодые люди встали на лучших, богатейших жителей, вырвали из их рук правительство, начали их преследовать, казнить. Тщетно Карл старался успокоить Гент мирными средствами; он должен был в 1540 году явиться перед его стенами с войском; Гент не смел противиться и откупился от императора деньгами и потерею части своих привилегий, как новгородцы откупались от великих князей. После этого в Нидерландах было спокойно до вступления на престол Филиппа II.
Как при Карле, так и при сыне его Нидерланды управлялись наместниками или, лучше сказать, наместницами, потому что управляли все женщины из членов царствующего дома; при наместнике находился государственный совет, состоявший из значительнейших землевладельцев, из прелатов и ученых-юристов. Государственные чины целой страны собирались редко, потому что каждая провинция составляла почти отдельное целое с своими чинами; каждый город имел свой магистрат. Кроме деления на провинции, почти самостоятельные, Нидерланды резко делились на две части, северную и южную; в народонаселении северной части преобладал элемент германский, в южной — кельтический; в южной землевладельческая аристократия была гораздо сильное, чем в северной, более демократической; в северной быстро распространился и стал господствовать протестантизм; в южной с самого начала большинство было за старую веру. Это деление страны имело большое влияние на ход событий, о которых пойдет речь.
Для Карла V Нидерланды были любимою родною страною; мы видели, как он в первый раз приехал в Испанию: окруженный нидерландцами, которым отдавал явное преимущество пред испанцами, чем и возбуждено было неудовольствие последних. При Филиппе II видим обратное отношение: Филипп, истый испанец, совершенно холоден к Нидерландам; он является здесь, окруженный испанцами, которым отдает явное предпочтение, чем оскорбляет нидерландских вельмож, привыкших к другому обращению с собою при Карле V; особенно не сошелся Филипп с Вильгельмом, графом Нассау, принцем Оранским.
Вильгельм не отличался блестящими, резко бросающимися в глаза способностями ни на войне, ни в мире, но был умен, спокоен, холоден, дальновиден, настойчив, равнодушен к вопросам религиозным, готов переменить одно исповедание на другое по расчетам политическим; сосредоточенный в самом себе, молчаливый[2], твердый, не увлекающийся при удаче, не падающий духом после беды, всегда готовый к деятельности, Вильгельм был в высшей степени способен внушать доверие в смутное и опасное время; являясь человеком крепким, на которого можно было опереться, Вильгельм, естественно, являлся вождем, а закрытая, молчаливая натура Вильгельма заставляла ищущих опоры предполагать в вожде своем большие внутренние средства и вполне на него полагаться. Вильгельм, близкий к Карлу V, особенно им ласкаемый, с первого же раза не сошелся с Филиппом II: оба сосредоточенные в себе, молчаливые, что-то крепко задумавшие, подозрительно взглянули друг на друга и оттолкнулись.