Я был счастлив, когда настало утро четверга. Ночь далась мне нелегко.
Ветер, посвежев, усилил волнение, и, так как волны вместе с зыбью наступали слева по корме, автоматический рулевой не мог избавить яхту от сильной качки. Поэтому большую часть утра я сам стоял на румпеле. Несмотря на более высокую волну, палуба оставалась сухой. Под лучами палящего солнца я держал яхту устойчиво на курсе при попутной волне и чувствовал себя молодцом. В полдень на лаге было 2775, и обсервация показала, что до Бермудских островов остаётся всего шестьсот пять миль. Это уже вполне достижимая цель. Час за часом я управлял судном, оглядываясь через плечо на лаг и изрекая проклятия, когда на вертушку опять наматывались водоросли. Чуть ли не каждый пройденный десяток миль радовал меня, и всё время я смотрел в оба — не покажется ли какой-нибудь корабль. Настроение было ровное, какого я давно не помнил.
В то утро нам попадались пробковые поплавки, какими пользуются рыболовные суда. Для меня они были будто вести из другого мира. Мира деловитости, целенаправленности, строгого учёта времени, исходя из принципа «время — деньги». Для меня время тянулось будто резина. Неужели я всего тридцать шесть минут назад смотрел на часы? Я готов был дать голову на отсечение, что прошло больше часа. Весь ритм моей жизни словно замедлился. Может быть, это как-то связано с тем, что яхта пошла плавнее? Возможно. Но если дни кажутся бесконечными, как с ночами? Неделю назад они представлялись мне невыносимо долгими, теперь же существуют как бы отдельно. За ночь проходит целая жизнь, я вырастаю, борюсь и умираю. Ночью я могу отрешиться от себя и от яхты и совершить нечто небывалое. Я могу присоединиться к недавно навестившей нас стае дельфинов, и они сразу примут меня как своего. Вода для нас зелёная, корпус яхты — тускло-синий, и движение почти не ощущается. Я легко плыву вместе со своими товарищами, и только при взгляде на поверхность моря надо мной осознаю, как стремительно мы рассекаем воду. Перо руля за кормой яхты — будто тонкий ломтик лимона. Дальше следует триммер, он поворачивается туда-сюда, отклоняя перо от диаметральной плоскости яхты, и она извивается в воде, словно угорь. Мы уходим от яхты и мчимся на север со скоростью двадцати, тридцати, сорока узлов. Душа ликует. Скользишь в воде, потом лёгкое движение хвоста, ты направляешься вверх и с выразительным хрюканьем выскакиваешь над поверхностью, прикрывая веками глаза от ярких солнечных лучей. Живо глотнуть воздух — и опять вниз, в кишащее жизнью море.
И вот уже четверг, 21 июля. Ещё сто двадцать девять миль намотано на вертушку лага. Самый большой суточный переход с начала плавания. Призрачное течение дня нарушается лишь однажды. Слева по носу появляются две здоровенные рыбины. Коричневые, с горбатой спинкой, из которой посередине торчит маленький изогнутый плавник. Меняю курс, чтобы обойти их стороной. Хоть они не такие огромные, как киты, а почему-то выглядят грознее. Трудно сказать, почему именно. У меня вызывает неприязнь их тёмно-коричневая окраска, отличающаяся от чисто коричневой, как графитный цвет от серого. Да ещё этот нелепый плавничок, будто аккуратные усики на верхней губе наёмного убийцы.
Пятница. Ветер — зюйд. Идём галфвинд, Майк отлично управляется. Снова хороший суточный итог: сто двадцать пять миль.
До Бермудских островов всего пятьсот десять миль.
Сегодня можно отложить в сторону океанскую карту и перенести наше местонахождение на адмиралтейскую карту, лист 3272. Район Ньюфаундленд — Бермудские острова, включая залив Св. Лаврентия и части восточного побережья Соединённых Штатов.
Ну что ж, во всяком случае, теперь мне легче представить себе дистанцию. Я часами изучаю подробности прибрежной полосы. Глядя на гораздо более частые пометки глубин (в районе трёх тысяч саженей), чувствую, что Старый Свет остался позади. Раньше я отчётливо сознавал, что иду через океан от одного континента к другому. Точки местонахождения выстроились долгой чередой, отмечая на карте моё продвижение за месяц с лишним. Теперь, когда эта карта отложена и не подстёгивает память, представляется, что у моего плавания не было «откуда», только — «куда», вот к этому берегу. Словно жизнь надолго, даже не счесть, на сколько, прервалась, теперь же появилась надежда возобновить её нормальное течение. Но только надежда, к тому же чрезвычайно шаткая. Пополудни ветер постепенно спал, и под вечер мы опять заштилели.